— Радуйся и ты, Беллерофонт. Если я скажу, что твои победы — это мое благоволение, ты поверишь? Я вселила страх в сердца твоих врагов. Я задержала отплытие родосских эскадр, пока ты громил Фаселиду. Я велела непогоде уйти на север. Сделала тропы безопасными для твоих воинов. Ну как, это заслуживает веры? Благодарности?
Я молчал.
Надо было пасть ниц. Восхвалить дочь Зевса, пообещать жертву в сто быков. Верю ли я? Да я знал это с самого начала, чуял сердцем, ни дня не сомневался… Не умею лгать. Повзрослел, заматерел, а лжи не выучился. Афина сразу увидит мое притворство. Если Филоноя видит меня насквозь, то уж богиня… Она и не рассчитывает, что я все это сделаю: паду, восхвалю, соглашусь. Она ведь тоже не лжет, она проверяет. В природе Афины есть множество угроз, но лжи там нет.
— Не только вырос, — удлинившись, ветвь хлопнула меня по плечу. — Набрался ума, обучился молчать, скрывать чувства. Я помню мальчишку, который разговаривал с олимпийской богиней, как с соседской девчонкой. Помню юношу, умолявшего о помощи. Сейчас передо мной мужчина. К этому тоже трудно привыкнуть. Мы, боги, рождаемся взрослыми, даже если выглядим как дети. Можно сказать, что мы лишены детства. Да, я не помогала тебе воевать. Ты всего добился сам. Знаешь, почему?
«У меня на тебя планы, — вспомнил я. — Большие планы. Это или подарок судьбы, или пугающая ошибка. Очень большие планы; очень большая ошибка».
— У тебя на меня планы, — повторил я вслух.
Она почуяла неладное. Ноздри Афины раздулись, словно поймав острый запах моря, страха, конского пота. Глаза сузились, как если бы увидели женскую тень, летящую вниз, в жадные волны.
— Я не помогала тебе воевать. Но ты не можешь сказать, что я не помогала тебе вообще, — в голосе богини звякнула черная бронза. — Ты просил, я дала. Уздечка укротила бы Пегаса. Ты просто не выдержал до конца.
Она и сейчас говорила правду. Я не выдержал до конца. Я не желал такого укрощения.
— Да, Беллерофонт. Я ловила Пегаса задолго до того, как эта мысль пришла тебе в голову. Ты еще не родился, а я уже охотилась на Пегаса. Перепробовала все способы: гонялась за ним, травила ветрами, заставляла Муз петь, а горы расти. Ставила силки, устраивала ловушки. Соглашалась на такое, на что ни одна богиня — да что там, ни одна смертная не пойдет добровольно…
Афина выпрямилась. Взмахнула ветвью, как копьем:
— Кое-кто сказал, что я помешалась на Пегасе. Я убивала за меньшее. Бессмертных трудно убить, но я бы постаралась. И что же? Я снесла упрек.
Лжи не было в ее природе.
— Уздечка — средство в цепи других средств. Ты тоже звено в этой цепи.
В цепи, услышал я. В золотой цепи.
— Чего ты хочешь от меня, Защитница? — спросил я.
Она ждала вопроса. Она ответила:
— Я предлагаю тебе перестать быть звеном и средством. Предлагаю выйти из толпы смертных, обреченных на прозябание в Аиде, и войти в иной, блаженный сонм. Предлагаю то, о чем мечтал твой приемный дед. Сизифу удалось заполучить отсрочку: сперва на три года, потом еще на три. Ты будешь удачливей деда. Твоя отсрочка станет вечной.
«Открой глаза, Гиппоной, — прозвучал за спиной знакомый насмешливый голос. — Подумай о другом: муки — это значит память. Это значит, что и в царстве теней я останусь Сизифом. Это ли не победа? Это ли не бессмертие? И это будет мой последний, самый главный обман. Я буду помнить, что я Сизиф, сын Эола. Ты будешь помнить, что я Сизиф. Все запомнят: о, да ведь это Сизиф! Чем не повод для радости? Радуйся, Гиппоной! А если ты не станешь радоваться, клянусь кубком Гебы, я выпорю тебя вожжами! Выбирай: радость или вожжи?»
— Вожжи, — повторил я.
— Что?!
Изумление сделало лицо Афины почти человеческим.
— Я выбрал радость, — объяснил я. — А получилось, что я выбрал вожжи. Наверное, это судьба.
Какое-то время она размышляла над моими словами. Любой на ее месте переспросил бы, начал уточнять, что я имею в виду. Любой, только не Афина. Она перебирала сказанное, взвешивала, искала скрытый смысл. Даже нашла. Выбор вожжей пришелся ей по сердцу.
— Говорю же, набрался ума, — богиня звонко рассмеялась. — Вожжи, узда, кнут — все это тебе пригодится. Может быть, ты хочешь о чем-то спросить меня, прежде чем я перейду к главному? Спрашивай, я отвечу.
— Что сталось с Химерой? — спросил я.
Мой вопрос ее озадачил. Впрочем, Афина и в нем быстро нашла скрытый смысл, который доставил ей удовольствие.
— Хороший вопрос, правильный, — в серых глазах заблестели рыжие искорки. — Ты победил Химеру, в какой-то мере ты занял ее место, даже приподнялся над ней. Поэтому тебя интересует ее участь. Знаешь ли ты, что однажды я собиралась предложить Химере то, что сейчас хочу предложить тебе?
Я шагнул к жертвеннику:
— Она согласилась?
— Возможно, согласилась бы. Но в этот день погибла Ехидна, ее мать. Гнев ослепил Химеру, месть пошла у нее горлом. Какие тут переговоры? Я не знала об убийстве Ехидны, это дело не моих рук…
Правда. Она говорила правду.
— Так что же с ней сталось, великая богиня? Не раньше, сейчас?