Золотой лук. Книга II. Всё бывает

— Ты ее убил. Остатки — это уже не Химера. Химерина природа большей частью выгорела от твоего свинца, стала прахом. Лев прячется в горах. Оружие смертных не берет его шкуру, а бессмертным нет до него дела. Если тебя это утешит, людям он тоже не слишком досаждает. Однажды придет герой и убьет льва. Так всегда бывает: если герой приходит, все бывает. Гидра осталась Гидрой, изменился только ее яд. Пеан, лекарь Олимпа, утверждает, что новый яд опасен для богов и титанов.

— Опасен? Для бессмертных?!

— Яд будет разъедать тело бессмертного, плоть будет восстанавливаться. Разъедать и восстанавливаться, и так вечно. Думаешь, такая вечность привлекательна?

Я содрогнулся. Камень дедушки Сизифа показался мне благой участью.

— Излечения нет, — предвосхитила Афина вопрос, уже вертевшийся на моем языке. — Пеан зовет эту борьбу ихора и яда Тифоновым огнем. Гера, и та перестала спускаться в Лерну, чтобы прикормить Гидру. Аид с Персефоной стараются не показываться у выхода в болота. Но ты не бойся, для страха нет причин. Гидра не покидает болот. Если не соваться к ней, беды не случится…

Гера, отметил я. Аид с Персефоной. Пеан, лекарь Олимпа. И я, Беллерофонт. Афина мастерски объединила нас в рассказе про яд. Стоять в таком ряду — высокая честь, аж голова кружится. Что это стучит в груди? Гордость? Гордыня? Не знал, что у меня ее столько.

Честно, не знал.

— Коза, — напомнил я, пытаясь вернуться с небес на землю. — К ней тоже не стоит соваться?

Афина пожала плечами:

— Коза как коза, ничего особенного. Принесла козлят, доится. Пасется. Болтают, что ее навещают сатиры. Их много в лесах под Зигуриесом. Не знаю, не проверяла. Если даже и сатиры, мне-то что? Меня больше интересует радуга.

— Радуга?

— Огнистая радуга. Я дважды видела ее у источника Пирена, когда ты укрощал Пегаса. Видела в небе, когда ты бился с Химерой. Тебе известно, что радуга — знак вестника? Вестника богов?

Это мне было известно. Но признаться Афине я не успел, потому что богиня перешла к главному.

Стасим Язык с крылышками

— Я была неправа, — сказала Афина. — Признаю.

Гефест с хрустом оторвал ногу у фазана.

— Это да, — согласился бог-кузнец. — Тебе стоило прийти ко мне раньше, еще до приказа отца. С другой стороны, ты так сопротивлялась… Если до той ночи я тебя просто желал, то после нее я тебя полюбил. Неприятное чувство, мешает работать.

О любви Гефест говорил просто и без затей, так же, как ел жареную птицу: разгрызая кости, высасывая мозг, капая жиром на бороду.

— Я о другом, — кротко возразила Афина. — Совсем о другом.

Взялась каяться, напомнила мудрость, иди до последнего. Сноси, терпи, будь умницей. Военная стратегия была согласна с мудростью. Сноси, терпи, иди к цели, уточнила она.

Афина ждала, что вмешается Гермий. Насмешки легконогого брата сносить было труднее, чем прямоту и тугоумие брата-молотобойца. Тут могли оказаться бессильны и мудрость, и военная стратегия. К счастью, Гермий молчал. Он молчал с самого начала встречи: подносил к губам чашу с нектаром, делал вид, что пьет, и убирал чашу, не смочив губ.

Золотые подавальщицы, гордость Гефестова подземного дворца на Тринакрии, вились вокруг лукавого красавчика осиным роем. Не знали, чем порадовать, как ублажить. Серебряные змеи с жезла шипели на услужливое золото, отгоняли.

— Преследуя благую цель, — Афина мысленно поблагодарила Гермия за молчание, — я использовала негодные средства. Была глуха к советам. Отрицать это было бы глупо. Также глупо отрицать, что благая цель тем не менее приблизилась. Мы не знаем, как порвалась уздечка. Не знаем, почему Беллерофонт не сидит на Пегасе, а врастает в него. Не знаем, почему боевая ипостась Пегаса затрагивает и седока. Что же мы знаем?

— Что?

Гефест занялся фазаньей спинкой.

— Пегас укрощен, — развивала идею Афина, пользуясь тем, что Гермий не перебивает ее монолог. — Химера побеждена. Отец доволен. Олимп доволен. Эта передышка нам на руку. Пока царит спокойствие, мы должны превратить неудачи в удачу, ошибки в победу.

— Мы, — буркнул Гермий. — Мы должны.

— Я должна, — поправилась Афина, демонстрируя исключительное миролюбие. Последнее далось ей с большим трудом. — Я должна, а вас прошу о помощи.

— Уже лучше, — согласился Гермий.

Он отпил из чаши: не притворяясь, по-настоящему. Скривил мокрый рот:

— Жеребенок сказал тебе, что я ему покровительствую?

— Да.

— Это хорошо, сестрица, что ты не отпираешься. Это говорит о твоих чистых намерениях. Солги ты, и я немедленно улетел бы отсюда. Жеребенок признался тебе, что я взял его под покровительство, и ты пригласила меня сюда. Пригласила, хотя мое мнение тебя не интересует, а в моей помощи ты не нуждаешься. Ты не хочешь ссоры между двумя покровителями, я понял. Продолжай, я слушаю. Пегас укрощен, Химера побеждена. Какова же наша следующая цель?

— Молнии.

— Перевозка молний? С Тринакрии на Олимп?