Наверное, я бредил. Разум мутился, словно от ядовитых испарений Лернейских болот, и прояснялся, когда суровое дыхание Борея выдувало дурман прочь. Чувства скакали горными козами от надежды к отчаянью, от готовности сойти в Аид — к страстному желанию остаться в живых.
Химера. Клятва.
Вот что моя клятва — химера.
Стражники в воротах глянули на меня с Агрием в поводу — и отвернулись с показным равнодушием. Люди в колеснице, обогнавшей нас на дороге, успели рассказать караульным об одиноком всаднике. Другой такой вряд ли сыщется на всем Пелопоннесе. О великая Афина! Почему слухи обо мне не доходят до тебя? Почему тебе одной не интересно, о ком это судачат от Пилоса до Иолка? Взгляни краем глаза, прислушайся краем уха; услышь призыв Беллерофонта!
От ворот начиналась широкая улица. Она была вымощена так ровно, что я с непривычки оступился, а Агрий уставился себе под ноги: «Это еще что?» Привыкнешь к роскоши, подумал я, потом трудно отвыкать. Недаром болтают об изнеженности афинян.
Местные храмы повергли меня в удивление. Их было много, больше, чем в Аргосе, но дело не в этом. У входа в первый, что попался мне на глаза, стояла статуя Посейдона. Владыка морей сидел верхом на коне, занеся копье для броска. Посейдон? Никаких сомнений. Кого еще могли изобразить верхом? Не меня же?! Но почему копье, а не трезубец? Может, трезубец Черногривого способен превращаться не только в меч?
А может, ваятель что-то не то наваял.
Перед вторым храмом, стоявшим напротив, воздвигся красавец-Аполлон в окружении муз. Дальше — гневный Зевс с перуном. Где ты, Афина? Болтали, твои храмы тут на каждом шагу… Статуя Афины — без шлема, с непривычно мягкими чертами лица — обнаружилась вскоре, как по заказу. Я бы ее не узнал, если б не надпись на постаменте: Афина Пэония.
Целительница? Никогда бы не подумал.
Храма рядом не было. Одна статуя, а за ней вдоль улицы тянулся длинный приземистый дом. Кстати, наглухо запертый. Я стучал, проверял: никто не вышел.
Пасть на колени? Вознести мольбы? Я решил, что вернусь к Целительнице, если потерплю неудачу в других святилищах — и медленно двинулся дальше, ведя Агрия в поводу. Нас обгоняли. Огибали. Косились. Оглядывались. Никто не пытался со мной заговорить. К этому я привык и лишь отмечал мимоходом.
А здесь у нас что? Крытый гимнасий? В Эфире таких не было, но я видел похожие в других городах. В просветах ажурной колоннады мелькали обнаженные атлеты: разминались, умащивали себя маслами. Перед входом стояла небольшая — в половину человеческого роста — статуя Гермия: жезл, кудри, крылатые
Награждать? Карать?!
— Прости, чужеземец, что беспокою тебя. Не поможешь ли ты старому человеку?
В пяти шагах от статуи, в тени серебристо-зеленой оливы, чья крона раскинулась так, что могла бы послужить крышей приюту для странников, сидел благообразного вида старец. Лучики-морщинки вокруг светлых, словно выгоревших на солнце глаз. Седая борода щеткой, отлитая временем-ювелиром из драгоценного серебра. Шляпа залихватски сдвинута на затылок, как у молодого. Белый хитон с затейливым орнаментом по подолу.
— Ремешок на сандалии развязался, — старик смущенно улыбнулся. — Мне скоро уходить, боюсь, слетит. Упаду еще. Хотел завязать — не могу нагнуться. В спину вступило, хоть ложись и помирай.
— Конечно, почтенный!
Улыбаясь в ответ, я подошел, присел на корточки у опухших старческих ног. Под оливой разрослась густая трава, она пришлась по вкусу Агрию, довольному вынужденной остановкой. Без спешки, обстоятельно я принялся завязывать ремешок. Если что-то делаешь — делай как следует, говорил мне отец. Упадет старец, кто будет виноват?
— Радуйся, чужеземец! — похоже, старик решил отплатить мне беседой. — Я Полиид, сын Керана. Люди зовут меня мудрецом, но ты опытен, ты отличишь лесть от правды. Еще меня называют прорицателем, но это уж точно чепуха. Если человек хорошенько пожил на свете, предвидеть для него — раз плюнуть. Все, что я сам могу сказать о себе — случается, я даю дельные советы. Тебе не нужен дельный совет? У меня их великое множество.
Я проверил узел. Ремешки плотно облегли ногу, но не врезались в отечную плоть так, чтобы причинить боль.
— Радуйся, Полиид, сын Керана. Ты можешь спокойно уходить.
— Благодарю тебя. Не называй себя, если не хочешь, я не обижусь. Ты ведь не хочешь?
Прорицатель или нет, он действительно был прозорлив. И любитель поболтать, чего уж там.
— Ты прав, почтенный.
— Тогда присядь рядом со мной.
Я сел на каменную скамью. Ее накрывала тень оливы, но камень исходил приятным теплом. Старец похлопал меня по колену:
— Вижу, ты идешь издалека. Что-то ищешь в Афинах? Кого-то?
— Ты дважды прав, почтенный. Вернее, уже трижды. Я ищу храм Афины, а также жажду внимания самой богини.
— Воистину трудное дело! Трудное и достойное. Какой именно храм тебе нужен? Их у нас великое множество. Не буду хвалиться, но мне известны все до единого. Я с радостью укажу тебе дорогу к любому!
— Укажи мне ближайший.