Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Ничего, потом поймешь. У меня есть еще одно оружие — души ликийцев. После смерти у них отрастают крылья, да? Они взлетают на небеса? Спасибо, Филоноя, это оружие подарила мне ты. То, о чем я говорил раньше, подарили мой дед, твои сестра и отец, торговец в лавке, палач на помосте. А это — твой подарок.

В краях, где я родился, есть два наказания: смерть и изгнание. Нет для изгнанника покровительства богов. Нет огня домашнего очага. Нет молитв, способных быть услышанными. Я изгнан, считай, умер. Нет мне места на земле. Если моя душа не хочет скитаться под землей, ей надо отращивать крылья.

«Я не понимаю тебя…»

Я сам себя не понимаю до конца.

«Возвращайся. Прошу тебя, возвращайся…»

Я вернусь, Филоноя. Говорю же, ты не оставила мне выбора.

Когда я в сотый раз повторяю, что я вернусь, а волны пенятся под напором «Любимца ветров», мне кажется, что это говорю не я. Тысячи людей до меня повторяют: «Я вернусь!» Тысячи людей после меня повторят эти слова. Еще мне кажется, Филоноя, что мы прожили с тобой бок о бок много лет. У нас два сына и дочь, у нас куча одежды, которую надо перестирать, множество коров, жаждущих выпаса, и тьма тьмущая плоских камешков. Наши дети запустят их по воде, от берега к горизонту, а мы будем радоваться и хлопать в ладоши.

Жди, я скоро.

4 Что же мне делать?

Храм Гекатомпедон в Аттике. Храм Афины на Сунийском мысе. Храм Афины Победоносной в Мегарах. Святилище Афины Дарующей Клубни в Сикионе.

Я скитался больше года.

С «Любимца ветров» я сошел в Пирее. Капитан, за время пути проникшийся ко мне особой симпатией, которая выражалась в том, что он требовал говорить ему грубости, отвечая на них еще большими грубостями, предлагал доставить меня прямиком в Эфиру. В Лехейскую или Кенхрейскую гавань на выбор, сказал он. Я отказался, чем немало удивил капитана.

«Изгнанник, — напомнил я. — Братоубийца. Я волен идти на все четыре стороны, но только не домой. Пожалуй, Аргоса мне тоже стоит избегать».

Перед расставанием капитан пожелал мне попутного ветра. И даже показал, откуда подует этот ветер. Я согласился: такой ветер лучше, чем ничего.

Храм Афины Воительницы на склоне Бупортма. Жертвенник Афины Кипарисовой в Асопе. Храм Афины Градохранительницы в Тегее. Алтарь Афины Провидицы в Дельфах.

Путь длился и длился.

Меня узнавали. Юноша с конем? Юноша верхом на коне? Беллерофонт, шептались за спиной. Тот, кто поклялся уничтожить Химеру. Слухи о Химере и поручении Иобата, данном мне, перелетели через море быстрей, чем это сделала бы сама Химера. Они распространялись со скоростью лесного пожара в засушливый период. Меня кормили в харчевнях, не требуя платы. Пускали переночевать. Ставили Агрия в конюшню, насыпа́ли коню полную кормушку отборного ячменя. Видя, что моя одежда износилась, женщины дарили мне новую — с разрешения мужей и отцов. Мое прозвище, как и имя, данное при рождении — это звучало только позади меня, когда люди были уверены, что я не слышу или могу притвориться, что не слышу.

Изгнанник? Нет, нам это неизвестно. Скверна? Не слыхали. Убийца брата? Те, кто только что взахлеб обсуждал дротик, поразивший несчастного шутника Алкимена, предлагали мне лепешку как незнакомцу, случайному путнику, нуждающемуся в тепле гостеприимства.

Меня узнавали, но делали вид, что не знают. Иначе добрые люди лишились бы возможности оказать мне самое мелкое благодеяние, рискуя из-за этого утратить милость богов. Особая храбрость, тихая отвага — накормить, одеть, согреть человека, кого опасно кормить, одевать, согревать.

Благодарность пела в моем сердце.

Храм Афины Саитиды на горе Понтин. Храм Афины Площадной в Спарте. Храм Афины Корифасийской в Пилосе. Жертвенник Афины Изобретательницы по дороге из Мегалополя в Менал. Алтарь Афины Матери в Элее.

День за днем. Стадия за стадией.

Храм за храмом.

Никакого результата.

Я нуждался в крыльях. Крылья были для меня запретны. Снять запрет могла лишь та, кто его наложила — Дева с копьем, суровая дочь Зевса. «Я буду благосклонна к тебе, Гиппоной, сын Главка, — сказал она у источника Пирена. — Я буду очень, очень благосклонна к тебе…»

И добавила:

«Не ходи больше по ночам к источнику. Прилетит Пегас, не прилетит — не ходи. Иначе моя благосклонность обернется кое-чем похуже. Ты понял меня?»

Я понял тебя, сероокая. «Не ходи к источнику!» — в твоих устах, богиня, это меньше всего означало требование держаться подальше от чаши и фонтанчика, носящих имя моего брата, сожженного Химерой. «Чтобы я не видела тебя рядом с Пегасом!» — вот что сказала ты на самом деле.