Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Лицо твоей сестры. Подковы для коров, изобретенные моим хитроумным дедом. «Украдено у Главка, сына Сизифа». Письмо из Аргоса, отправленное твоему отцу, Филоноя. Ядра для пращи, купленные на ликийском рынке. Все это есть у меня, а в придачу — ужасная казнь богохульника, которую я видел на площади.

«Я не понимаю тебя…»

Свинцовые белила Сфенебеи. Свинцовые подковы для коров. Свинцовая табличка, содержащая просьбу убить меня без суда и приговора. Свинцовые ядра для пращи. Расплавленный свинец, залитый в глотку казнимому. Наконечник тяжелого копья, взятого у наставника Поликрата, горит, плавится на солнце, брызжет искрами…

«Чтобы расплавить молибдос, требуется меньший жар, чем тот, при котором плавятся медь и бронза».

Великие боги! Да я вооружен до зубов!

Копье из свинца. Цельное. Литое. Мой заказ мастеру Акаманту.

Молнии решают не все. Не всегда. Даже радуги решают не все. Ум и хитрость. Я помню, дедушка. Спасибо, старый хитрец Сизиф. Спасибо, царевна Филоноя. Я обещал убить и убил. Я обещал вернуться…

* * *

Химера содрогнулась всем телом.

Расплавленный свинец клокотал в ее груди. Струей Флегетона, огненной реки царства мертвых, где вечно страдают убийцы отцов и матерей, он лился дальше, глубже, в самое нутро. Пронзительно закричала коза. Крик, полный боли и отчаяния, заглушил шипение змеи, извивавшейся в судорогах. Лев храпел, кашлял, пытался исторгнуть свинец из глотки: тщетно. Кожистые крылья беспорядочно загребали воздух. Тварь опрокинулась на спину, кувыркнулась, попыталась выровняться — и лопнула с оглушительным треском, как надутый бычий пузырь, разбрызгивая во все стороны серебристо-алую кровь, капли свинца и дымящиеся ошметки внутренностей.

Лопнула?!

Нет, Химеру разорвало на части.

4 «Дождешься, съедят…»

Лев упал в Немее.

Полторы сотни стадий[24] от Эфиры, даже меньше. Здесь, в узкой долине, больше похожей на котловину, пролегал путь от Истма в Аргос, связывая юг и север Пелопоннеса. С юго-запада границей долины служили отвесные склоны Триглавца, с востока — плоская вершина Апесаса, украшенная алтарем Зевса Апесантиоса.

В горы лев и рванул, избрав Триглавец.

По уступам он прыгал не хуже горной козы, оправдывая имя Химеры[25]. Любое животное, свались оно на камни с такой высоты, расшиблось бы насмерть, даже упав по-кошачьи на все четыре лапы. Бессмертное? Не знаю, сохранил ли лев бессмертие, присущее дочери Тифона и Ехидны. Но и в этом случае ему пришлось бы долго отлеживаться, зализывая раны и дожидаясь, пока срастутся кости. Нет, бежит, скачет, мотает гривастой башкой. Должно быть, шкура зверя крепче бронзы, мышцы упрямей меди, а мозгов и вовсе нет, сплошная кость от уха до уха, если падение ему нипочем.

Я ждал, что львиная пасть вот-вот извергнет струю огня. Я ошибся в своих ожиданиях. Громадный хищник дышал как любой другой лев, чуждаясь огня. Жителям Немеи можно было посочувствовать, но в одном им повезло — пожары немейцам не грозили. Ну и хорошо: здесь жили виноградниками, пожары лишили бы окрестные земли доброго вина, а местных жителей они вынудили бы искать другие места для своих домов.

Змея упала в Лерне.

Падала она медленно. Ветер крутил ее, как ленту, вязал петли и узлы. Лев уже скрылся в пещере, рыкнув напоследок, а змея еще только опускалась в сердце болот. С высоты было не разобрать, но мне почудилось, что змеиная часть Химеры скользнула туда, где росла больная ветла, а полированные ступени лестницы вели во тьму Аида. Что я увидел ясно, так это Гидру. Спустя долгий, томительный миг после падения змеи хозяйка Лернейских болот вдруг вознеслась на хвосте, взметнула выше древесных крон свои многочисленные головы. Я наклонился вперед, цепляясь руками за гриву Пегаса. В этом не было нужды, но почудилось, что сейчас я упаду, свалюсь с коня от изумления. Одна из голов Гидры была мне знакома, просто раньше я видел ее на месте хвоста Химеры.

Прежде чем Гидра упала обратно в грязь и растворилась в ядовитых испарениях, я попытался сосчитать ее головы. Пустая трата времени! Я все равно не мог сказать точно, сколько голов окружило меня, заблудившегося в болотах. Раз так, осталось загадкой и то, приросла змея Химеры к телу ее единоутробной сестры — или всего лишь уползла в вонючую жижу, ища пропитания.

Коза! Где коза?

Я кружил над Немеей и Клеонами, Флиунтом, Стимфалом и Арефиреей. Летел к Эфире, возвращался, забирал к Микенам. Коза исчезла, как не бывало. До рези под веками я всматривался в долины и ущелья, холмы и предгорья. Случалось, закрывал глаза, изучая местность взглядом Пегаса — куда более острым, чем мой.

— Ах ты бедняжка…

Это тоже услышал не я, а Пегас. Мы снизились, повисли над Зигуриесом: холмом, с давних пор обжитым здешними землепашцами. У источника, питавшего поселение водой, стояла горбатая старушонка, похожая на скрюченный непогодой ствол можжевельника.

В руке старуха держала пучок травы.

— Заблудилась? Иди сюда, милочка…