Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Коза рванула к старухе так, словно та была козе родной матерью. В последний момент развернулась боком, чтобы не забодать кормилицу, ткнулась в старушонку, едва не снеся горбунью с ног. Потянулась к траве губами, захрумкала угощением, пустив слюни. Подняла голову: нет ли чего еще?

Я ждал огня. Огня не было.

— На-ка яблочка, — старушонка порылась в котомке, болтавшейся на боку. — Любишь яблочки-то? Нет, второго не дам. Они кислые, тебя вспучит…

Коза огорчилась.

— Пошли со мной, нечего тут шляться! Дождешься, съедят…

В котомке нашлась грубая веревка. Старуха ловко обвязала вервием косматую козью шею, взялась за свободный конец:

— Идем, красавица! У меня и хлев есть, и козел…

Услышав про козла, химера бойко засеменила ногами.

Пегасом, кружащим над Зигуриесом, они не заинтересовались: старушонка из-за горба, который не позволял женщине взглянуть в небо, коза же была до смерти напугана, а может, просто тупица.

Мы поднялись выше. Огонь битвы остывал во мне: еще недавно он пылал в сердце, шибал в голову, грозил вырваться изо рта сокрушительным пламенем, превратив Беллерофонта во вторую Химеру. И вот — трещат угли, пляшут слабые язычки, кострище подергивается седым пеплом. Спроси меня сейчас кто-нибудь, да хоть Зевс-Громовержец: «Ну что? Доволен? Ты победил?!» — и я не нашелся бы, что ответить.

Мало одержать победу. Ее надо удержать, вытащить на берег, как скользкую бьющуюся рыбину. Не позволить обернуться чем-то, подозрительно похожим на поражение.

Лев, змея, коза. Это еще Химера? Это уже не Химера? Надо ли мне теперь гоняться за ними по отдельности, убивать льва, отдирать змею от Гидры, резать козу? Козу, кстати, можно зарезать хоть сейчас. Старуху жалко, плакать будет. Назовет меня разбойником, проклянет сгоряча. Льва поди найди, с Гидрой и того тяжелее будет…

«Ты бросил в нее камень, — сказал Пирен. — Ты бросил камень, защищая меня».

Голос мертвого брата был детским, потому что Пирен умер ребенком. Взрослым был он, ибо все мертвецы — ровесники. Журчанием воды в чаше фонтана, прохладой источника, рядом с которым я укротил Пегаса; шепотом ветра, гуляющего меж колонн, был его голос.

«Я теперь, случается, забываю свое имя, но это я помню. Ты кричал: „Получи, гадина!“ В царстве теней я слышу, как ты кричишь. Слышу и смеюсь».

Я обещал убить ее, Пирен. Я ее убил. Или не убил, не знаю.

«Убил, не убил. Для мертвых это не имеет значения. Я теперь живу в каждом камне, который бросает брат, защищая брата. В каждой Химере, когда в нее попадает этот камень. Я бессмертен, понимаешь? Ты теперь тоже бессмертен. Даже свались ты сейчас с Пегаса и разбейся насмерть, ты уже бессмертен».

Если я убил ее, Пирен, если клятва исполнена — почему мне не стало легче? Я победил Химеру, я не позволил Хрисаору подменить меня в этой битве. Отчего же я полон сомнений? Где радость? Упоение? Восторг?! Это все потому что я не герой? Не великан?

«Как по мне, ты настоящий великан

, — голос Пирена изменился. Журчание воды стало шорохом песка, скрежетом валуна, ползущего вверх по склону горы, до самой вершины. Теперь со мной говорил Сизиф. — Просто еще не вырос достаточно, чтобы узнать об этом. У тебя все впереди. Расти великаном, парень, будь великаном. Настоящим! А доказывать всему миру, что ты великан, не надо. Это лишнее, пустое. Сколько бы врагов ты ни убил, это убьет тебя еще вернее».

Дедушка!

«Сын Главка, сына Сизифа. Внук Сизифа, сына Эола. Брат Пирена, Делиада, Алкимена. Дитя Эвримеды, дочери Ниса. Никакой бог этого не отменит. Так бывает, парень. Боги приходят и уходят, а мы остаемся. Ты не первый, кто угодил в эту ловушку, но ты и не последний».

Я подставил лицо ветру, чтобы он смахнул мне слезы.

И увидел огонь.