Золотой мальчик

— Ну нет, теперь я мальчика возьму — или мне не жить! Он теперь не просто мальчик — он золотой мальчик! Мы за него жизнями заплатили, нам за него золотом заплатят, клянусь мамой!

А солдатики совсем ошалели. Палили кто во что горазд. Да и мои боевики выглядели не лучше. И те, и другие потеряли ориентацию в темноте и суматохе, палили во все стороны, рискуя пострелять друг друга. В придачу ко всему кто-то бросил гранату, потом ещё одну, в воздухе резко пахло аммиаком, горло раздирал кашель, дышать было нечем.

Я бросился в конец подвала, при вспышке выстрелов нашёл дверь, через которую ушли Слон и его парни, толкнул её, она была заперта с другой стороны. Я крикнул в темноту:

— Терминатор! Быстро ко мне!

— Убили Терминатора, — ответил кто-то.

Ну всё, приплыли. Сейчас начнётся избиение младенцев. Теперь, прижав нас к стенке, постреляют как собак, солдатики озверели, у них тоже убитые, наверное, есть. Всё, конец. Не выйти из этого тёмного подвала, братская могила этот подвал. Тут рядом со мной что-то грохнуло, и я на мгновение потерял сознание, когда очнулся, стрельба сместилась куда-то правее от меня, я пошарил возле себя и нащупал стену. И по вспышкам выстрелов догадался, что либо я сам отполз, либо меня оттащили, но бой шёл чуть в стороне от меня. Появился шанс. Тот самый, который единственный. Я, совсем не думая, как это выглядит, пополз вдоль стены на четвереньках, стрельба сместилась за спину. Кто-то присматривал за мной там, наверху. Я полз и полз, а пока полз, молился молитвами, которые никогда не знал.

— Господи, — говорил я, — оставь Гургена в живых, я хороший, а ты добрый. Тебе что — жалко? Зачем тебе моя жизнь? Я учил детей, я хорошо учил детей, я слушался родителей и любил их, я старушкам место уступал всегда, и женщинам. Я птиц кормил на окошке, велосипед давал мальчишкам кататься. Не я начал убивать. Я больше не буду. Я жить хочу, я же молодой. Господи, тебе же не жалко! Зачем тебе моя маленькая никчемная жизнь? Выведи меня, Господи!

Я полз и молился, молился и полз, и полз я целую вечность. За спиной у меня гибли боевики, на которых мне было начхать, они бандиты, а я — Гурген, не такой! Меня жизнь заставила. Я полз и полз, и дополз до выхода из подвала, эти придурки, салажата, даже поста на поставили возле выхода. Я осторожно поднялся по ступенькам, выставив перед собой пистолет, в подъезде никого не было. Я несколько раз глубоко вдохнул воздух, успокаивая дыхание, отряхнулся, как мог, засунул пистолет за пояс, и выглянул осторожно в двери из подъезда. И тут же отшатнулся.

По двору рассыпались цепью, окружая дом, бойцы в камуфляже, в масках, в лёгких бронежилетах. Судя по экипировке и вооружению, это были профессионалы. Они действовали как машины, каждый знал свой манёвр, передвигаясь по двору как призраки, без криков и команд, объясняясь на птичьем языке жестов, что-то показывая на пальцах.

Грохот в подвале не утихал, но выйти на улицу я не мог, это было бы самоубийством. А несколько бойцов в масках уже бежали к подъезду, в котором я стоял. Я заметался, в подвал лезть было бессмысленно, и я бросился вверх по лестнице, выигрывая время хотя бы на принятие решения. Хотя выбора у меня, похоже, не оставалось, только сдаваться, если возьмут после такого побоища, а то могут и пристрелить на месте, потом поди разбирайся.

Я бежал вверх по лестнице и толкал все двери подряд, на каждом этаже. И вот на третьем мне сказочно повезло, я только хотел толкнуть дверь квартиры, как она сама открылась мне навстречу, на пороге стояла молодая женщина, испуганно вытаращившаяся на меня. Я тоже не мог сразу опомниться, но тут внизу в подъезде заскрипела дверь, и я втолкнул женщину обратно в квартиру, из которой она хотела выйти.

— Молчи, сестра, — умоляюще попросил я её, сложив перед собой ладони.

Доставать оружие я не рискнул, женщина могла совсем перепугаться и начать кричать. Мне нужно было немного успокоить её, вывести из шокового состояния.

— Молчи сестра, — просил я её. — Там, внизу, бандиты, они гонятся за мной, да? Ты меня панимаеш?

Я даже с акцентом заговорил, с лёгким таким, с юморным. Всё только для того, чтобы она не закричала. Нельзя быть страшным, пусть лучше смешным.

Она смотрела на меня, и я видел по её глазам, в которых страх не тонул, а кричал из расширенных от перепуга зрачков, что она не верит мне и смертельно, панически боится меня. Я потихоньку, мелкими шагами отодвигал её от дверей в комнаты, и она послушно отступала, прижав руки к горлу, словно удерживая там готовый вырваться крик.

Я огляделся. Мы стояли с ней в большой прихожей, возле вешалки. На ней висело модное длинное мужское пальто. На вешалке сверху висела шляпа.

— Муж дома? — тихо спросил я её, показав глазами на пальто и шляпу.

— Мужа нет, он в командировке, в Петербурге, — с трудом ответила она.

— Пойдём, дорогая, пойдём, сестра, мне надо лицо умыть, руки умыть, видишь, какой грязный, да? Пойдём, полотенце мне дашь, что там ещё? Пойдём…