Золотой обруч

Нашел пачку старых газет, времен второй и третьей мировых войн. Ба, вот веселенькое чтение! Органы желтого дома, бюллетени вавилонского столпотворения!

Все это, все эти потоки глупости, хвастовства и фальши снова меня захлестывают, и я теряю всякую способность рассуждать спокойно. А ведь это всего-навсего завалявшаяся в каком-то погребе плохо пахнущая бумага, ветхая и желтая. Но ведь когда-то она была оружием, тем более опасным, что того, кто им пользовался, никогда не удавалось поразить. Оружие, подобное бумерангу, летящему зигзагом по джунглям. Что за чернокожий швырнул его из-за куста? Кто будет отвечать за последствия? Эта макулатура оглашала, да еще и сейчас оглашает мир звериным рычанием. Но ответчика не было ни тогда, ни тем более — теперь. Остался лишь я со своими жизненными бедами, в которые они ввергли меня вместе с миллионами мне подобных.

Впрочем, отсутствию виновных приходилось удивляться еще и тогда, когда совершались все эти события. Во время первой войны были хоть известны все властители и военачальники, да и во время второй называлось несколько действительно громких имен. В пору же третьей — не говорили ни о ком, кроме Гастингса (да будет проклято это имя!). Имена исчезли или, во всяком случае, были настолько ничтожны, что никак не могли закрепиться в нашем сознании. Волна, едва вознеся их на свой гребень, тут же сбрасывала в небытие. Не успевало создаться никакой традиции величия. Все исчезало, словно рябь на воде. Не умолкал лишь грохот тягачей и танков, гул самолетов и топот бегущих солдат. Лицо истории заволокло гибельной тучей газа.

Когда в третьей войне Америку, Австралию и половину Азии мобилизовали против Европы, голос Гастингса прозвучал, будто храп боевого слона (будь проклята его память!). А Ко-Линг едва слышно прошипел что-то на каком-то непонятном азиатском языке. Нет, он, верно, лишь махнул рукой, и ничто человеческое не отразилось на его желтом лице, но миллионы пришли в волнение. Мир был точно ушат с водой, которую заставляла бурлить неведомая сила. И вскоре уже никого не осталось на своем прежнем месте. Все перемешалось. Получился какой-то коктейль из наций, мутный и едкий, — сам дьявол таким обжегся бы.

Чего добивался этот таинственный человек? Поистине никто не разгадывал его целей, потому что он не заботился о пропаганде, не выступал по радио и не давал интервью. Он в этом не нуждался, так как и без того был превыше всех. Он знай пер вперед и делал свое дело чисто. И теперь его ни о чем не спросишь. Ибо и сам он отправился тем же путем.

Но порой кажется, что в действительности его и не существовало, что он был только фикцией, созданной обезумевшими людьми, законченным олицетворением смерти и разрушения. А таким его даже нельзя ненавидеть. Тут слились в одном понятии и Чингис-хан и Тамерлан в удесятеренных размерах. И это понятие вобрало в себя весь технический разум человечества, все его искусство истребления. И результаты получились соответственными.

Как стремителен был распад человеческого общества в четвертой войне! С катастрофической внезапностью иссякли военные и экономические ресурсы. Нефтяные источники оказались исчерпанными до дна, и танки остановились. За жалкие остатки горючего дрались более отчаянно, чем за кусок хлеба. Но потом не осталось платины для контактов и умерла авиация. Вопли Гастингса о важной роли снаряжения не помогали (будь он проклят на веки вечные!). А Ко-Линг помалкивал и использовал свои фантастические запасы. Но потом и у него что-то кончилось, что именно, так никто и не узнал. И его просто не стало. Как не стало больше и организованного человеческого общества. На весь мир осталось лишь несколько сражающихся партизанских групп. Может, они еще и теперь сражаются!

Но сам я не видел и не слышал, как кончилась вся эта история. Я тогда сидел в плену в Афганистане, мучился малярией на Мадагаскаре, прятался в лесах Сенегалии. Спасаясь от смерти, я переплывал через замерзающие реки, питался вместе со свиньями, сидел целыми днями по шею в болоте и валялся без сознания в одной могиле с умершими от чумы. Так я прожил ряд лет. А последствия? У меня болит бедро, поврежденное при падении вертолета в Пекине, и дает себя знать отравление газами в Женеве.

Я хочу подробно описать историю этих своих собственных и общечеловеческих страданий. Только вот болтовня газет вдруг напомнила мне обо всем с неожиданной свежестью. Не могу успокоиться. И сейчас мне лишь хочется отдохнуть, отдохнуть…

10

Я долго болел и предыдущие страницы писал отчасти больным. Нечеловеческим усилием воли я заставлял себя вставать, чтобы позаботиться о себе и о скотине. Некоторые дни проходили как во сне. Не помню, куда я ходил и что делал. Меня трясла лихорадка, и, отправляясь на поле, я обеими руками держался за шею осла, чтобы устоять на ногах. Но животные словно бы понимали меня и мою беду. Всегда такие упрямые, они теперь никуда сами не уходили. Когда я валялся почти без памяти у едва тлеющего огня, они оба появлялись на пороге и долго смотрели на меня неподвижным взглядом.