Золотой петух. Безумец

Караульные, стоя на крепостных стенах, следили через бойницы за действиями врага. Они не решались выглянуть наружу, так как со всех окружающих высот крепость беспощадно обстреливали и пули с жужжанием пролетали мимо них.

Видневшийся город представлял собой страшное зрелище: он, словно в честь неведомого торжества, был ослепительно освещен, озаряя окрестные высоты. Это мусульмане справляли свой кровавый праздник. Ад, только ад со всеми его ужасами, мог быть сравним с тем, что творилось в городе.

Горели дома армян. Из окон и дверей вырывались потоки огня. Они смешивались с клубами дыма и, устремляясь вверх, рассыпали искрометный дождь. Пожар быстро распространялся, охватывая весь армянский квартал. Пламя пожирало уже крыши домов. Падали обгорелые стропила, с треском и грохотом рушились кровли, окутывая огненным покрывалом обезумевших жителей. Окруженные стеной огня, они не находили пути к спасению. Вопли и крики несчастных сливались с гулом пожарища. Пламя, подобно гигантскому огненному дракону, кружилось и извивалось в воздухе, ярко освещая все вокруг. В зареве пожара, словно на исполинском полотне, возникали картины одна ужаснее другой.

Мусульмане резали армян… Резали всех поголовно, не щадя и тех, кому удавалось спастись от огня. Молодых девушек вытаскивали за косы из домов… Отовсюду неслись жалобные вопли… Но ни слезы, ни плач не могли смягчить сердца озверевших людей.

В резне принимали участие не только курды, но и регулярное турецкое войско и — что еще ужаснее — женщины, которые, забыв о милосердии, подобно разгневанным фуриям, выхватывали из рук обезумевших матерей маленьких детей и кидали их в огонь. Всех, кто оказывал малейшее сопротивление, рубили саблями.

Воины армяне плакали, глядя с крепостных стен на эту картину. Резня продолжалась третий день…

Совсем иные чувства испытывал стоявший возле них молодой ополченец. На его лице не видно было слез. Глаза юноши горели огнем гнева и мщения, а сердце было переполнено ненавистью, но не к тем, кто резал и убивал, — его негодование вызывали те, кто позволял себя резать, как овец.

— Смотрите! — воскликнул он. — В этой толпе нет ни одного, кто поднял бы руку на своих убийц!.. Это может ожесточить человека, зажечь в нем чувство мести! Изверги поджигают дома, бросают детей в огонь, похищают женщин — и все это происходит на глазах у мужчин, которые покорно подставляют свои головы под турецкие сабли… Будьте вы прокляты! Если ты мужчина, умри в схватке с врагом!

— Какой ты безжалостный, Вардан, — заметил ему один из товарищей.

Вардан ничего не ответил и отошел. Казалось, он не в силах был больше видеть это позорное зрелище. «Армяне не умеют умирать с честью», — с горечью подумал он.

Неподалеку от него, в глухом углу крепости, группа армян ополченцев о чем-то совещалась.

— Если Петрос не вернется, значит в эту ночь недосчитаемся пятого…

— Да, он что-то запропал.

— А ну прислушайтесь! Это его сигнал! Вы слышите — каркнула ворона?

— Да, это он! Давайте спустим веревочную лестницу.

Лестницу спустили, и через несколько минут на крепостной стене появился юноша с громадным бурдюком на спине. Едва водонос очутился во дворе крепости, все бросились его обнимать. Один из ополченцев, целуя его, удивленно воскликнул:

— У тебя мокрое лицо, Петрос.

В это мгновение пламя пожара осветило Петроса.

— Кровь!.. — вскрикнули все.

— Беда не велика, — посмеиваясь, сказал Петрос, — в последние дни я совсем отвык умываться. Зато сегодня умылся на славу.

Петрос коротко рассказал, как он, подойдя к источнику, столкнулся с караульными, которые напали на него, но прежде чем он успел «заткнуть им глотку», они ранили его в голову.

— А куда же девались остальные? — спросили у него.

— Дьявол их возьми! — воскликнул Петрос своим обычным шутливым тоном. — Можно подумать, что они сговорились именно сегодня ночью отправиться на свидание к праотцам. Один лежал у крепостной стены; пуля, видимо, просверлила его прежде, чем он успел спуститься. Другого подстрелили на полдороге к источнику, бедняга еще дышал. Третий плашмя лежал возле родника. А в двух шагах от него нечастный Томас, зажав рукою простреленный бок, проклинал курдов. Но я не остался в долгу, отомстил за всех!..

Четверо ополченцев, о которых говорил Петрос, один за другим ушли за водой, но ни один из них не вернулся. Такие случаи были теперь нередки, поэтому рассказ Петроса не удивил его товарищей. Они даже не спешили перевязать ему рану, из которой сочилась кровь. Да и сам Петрос мало думал об этом.

— Черт бы побрал этих курдов, — продолжал он, — рыщут в темноте, как волки. Чуть услышат шорох, тут же укокошат.

Вспомнив о ране Петроса, товарищи его наконец спохватились. Они взяли бурдюк с водой, который нес спасение людям, и направились во внутренний двор крепости.

— Братцы, — заявил один из ополченцев, — тюркам не дадим ни капли. Подумать только, мы сегодня потеряли четверых, а из них ни один не отважился пойти за водой.

— Нет, так нельзя, — запротестовал Петрос, — им тоже надо дать.