Золотой раб

– Какая-то женщина когда-то носила каждого из них под сердцем. Позволь мне сделать то, что я смогу.

– Как хочешь. Найди место внизу. Велю двоим принести туда раненых.

Потом Фрина была непрерывно занята. Дважды она останавливалась: один раз, чтобы не видеть ужасное зрелище, и один – чтобы сменить залитое кровью платье на тунику. Между палубами было жарко и душно; весь ее космос словно заполняли стоны и крики. Она начала срываться – когда держала за руку молодого человека и улыбалась ему – единственное, чем она могла помочь ему, пока он умирал, – услышала крик, словно мужчина рожает; повернувшись, она увидела, что у него только сломан палец, и она, угрожая кинжалом, выгнала его. Но в остальном нужно было мыть и перевязывать, резать и сшивать, вставлять на место кости и ставить шины, приносить воду, и помогал ей только корабельный плотник из Галилеи или еще какого-то пыльного места.

Наконец она вышла, не способная больше ничего сделать – теперь Асклепий и Гермес Психопомп [Асклепий – в древнегреческой и древнеримской мифологиях бог врачевания. Психопомп (проводник душ) – прозвище бога Гермеса, который проводил души умерших в царство мертвых Аид. – Прим. пер.] должны, как хотят, разделить души – и увидела, что солнце низко, а море становится неспокойным. Перистые облака двигались с запада, ветер гудел в снастях. Фрина вздрогнула от холодного воздуха на руках и ногах и пошла по палубе, казавшейся незнакомой в своей упорядоченности. Тьёрр смотрел в открытый грузовой люк.

Он повернулся и улыбнулся ей сквозь рыжие усы.

– Мы открыли трюм, и ты не поверишь, сколько вина несет это корыто и не тонет. Парни устроят мятеж, если у нас сегодня не будет пира, я не могу сказать, что виню их!

Фрина с опаской посмотрела на небо.

– А это разумно?

– О… ты о погоде? Немного ветрено, но ничего такого, из-за чего следовало бы беспокоиться. С морскими якорями мы далеко не уйдем, а Деметрий говорит, что здесь негде высадиться на землю. Ты выглядишь усталой. Позови Эодана, и мы все выпьем.

– Он со своей женой, – сказала она.

– Да? Хм. Понятно. Ну, тогда постучи им в дверь бутылкой, и они поступят, как захотят. – Тьёрр сверху донизу осмотрел стройную фигуру перед собой. Он улыбнулся. – Ты ведь не захочешь поступить, как они?

Она, не обижаясь, покачала головой.

– Ну, я только спросил. Сегодня ночью оставайся поблизости, чтобы я тебя услышал. Не все мужчины так благородны, как я.

– Пойду умоюсь и переоденусь, – сказала Фрина.

– Хорошо. Иди в каюту. Я велю кому-нибудь принести тебе чан с водой.

Фрина вошла в каюту капитана и увидела, что та обставлена гораздо лучше каюты на меньшем корабле. Снова мужская одежда, вздохнула она про себя. Но вот большой плащ; с помощью броши и пояса его можно надеть так, что он почти достигнет ее голеней. Получится что-то вроде платья.

– Приветствую тебя, – сказал голос от двери.

В приступе ужаса Фрина отступила. На нее смотрел хозяин Флавий. В обеих руках он нес ведра.

– Думаю, рыжего позабавило, что он заставил меня прислуживать тебе., – сказал он. Рот его искривился. – Он не слышал, что в Риме каждый год бывает праздник, когда римляне становятся слугами своих рабов.

– Но я больше не рабыня! – сказала Фрина скорее себе, чем ему. Она редко видела этого человека: ее купили в его отсутствие, и она прислуживала его жене, которую он избегал. Но он хозяин, и ни один приличный человек… Но я теперь за пределами приличия, подумала она, за рамками цивилизации. Я преступница – и не только в Риме, но и в матери Рима Элладе.

Сознание этого привело ее в отчаяние.

Флавий налил воду в чан, прикрепленный к полу. Корабль раскачивался, и вода плескалась. Флавий искоса взглянул на Фрину. И наконец сказал с приглушенным весельем на безупречном греческом языке:

– Дорогая, ты всегда будешь рабыней. Думаешь, если на твоей белой коже нет клейма, твоя душа избежала этого?

– Мои отцы были свободными людьми, когда твой город был вассалом этрусков! – воскликнула она, гневно топая.

Флавий пожал плечами.

– Поистине. Но мы не наши отцы. – Он спокойно смотрел на нее, и голос его стал ниже. – Но я говорю, что на тебе все равно есть рабское клеймо. Оно выжжено… красивые слова на тонком пергаменте, белые столбцы на летнем небе, корабль с бронзовым носом на голубой воде, смелые люди с чистыми телами и с Платоном на языке, марширующий легион, где тысячи ног ударяют, как одна, лира и песня, шутка и поцелуй среди цветущих роз. О, если бы боги, в которых я не верю, были бы так жестоки, что удовлетворили твое желание, ты бы отдала свое тело какому-нибудь северянину, изучила бы его собачий язык и вылавливала вшей в его волосах, каждый год приносила бы ему орущего ублюдка, пока твое беззубое сорокалетнее тело не бросили бы в яму в болоте, где всегда идет дождь. Но твоя душа будет навсегда прикована к Средиземному морю.

Она, дрожа, сказала:

– Если поверить твоим лживым словам, ты тоже раб.