Золотой шар

Элле сперва отказывалась принять шаль, но после долгих уговоров Марен примерила. Накинув на плечи мерцающий шелк, она постояла, оглядывая Нильса-Мартина. Крепко сбит, ладно сложен. Руки-ноги подергиваются, будто ему невмоготу усидеть на месте. Элле явственно слышала, как бьется в его жилах кровь. Из глаз его посыпались золотые искорки, а потом выражение их внезапно переменилось, и они потемнели, напоминая то ли взбаламученные лужицы, то ли стоячие бочажки. Он закинул было руки за голову и тут же уронил на колени. Элле захотелось вдруг легонько оттаскать его за рыжеватый чуб. Она оттопырила нижнюю губу и потуже стянула шаль.

Как‑то зимним вечером они возвращались вдвоем с пирушки, что устроила рыбацкая семья, жившая на южном берегу Западной бухты. Они шли, то и дело проваливаясь в глубокий снег. Нильс-Мартин снял с Элле шапочку и распустил ее длинные волосы. Руки его скользнули к ней под теплую кофту. Он увидел во тьме, как просияли ее глаза, и повел мимо дома Марен к себе на Гору, и Элле не воспротивилась.

Он привел ее в светелку, где некогда сиживал Хиртус. Возле окна стояли столик и камышовое кресло. У одной стены громоздился платяной рундук, в другой была спальная ниша. Элле начала раздеваться, до того медленно, что, казалось, время приостановило свое течение. Нильс-Мартин перевидал уже немало женщин, но нагую женщину он видел впервые.

Элле тряхнула головой, откидывая с лица волосы, улыбнулась ему, небрежно, надменно, и покружилась перед ним в лунном свете. И он вдруг проник ее взглядом и узрел, как сквозь кожу и мякоть у нее светятся кости. Змеей выгибается выя, лунные блики скользят по сводчатым ребрам, голубовато-меловые шары бедер перекатываются каждый в своей лунке, а костлявые кисти тянутся прямо к нему. Он отпрянул к нише. Кровь отхлынула от его сердца, и сердце обмякло. И тут Элле объяла его, и тело ее было уже и не тело вовсе, а пылание и шелковистая пена. Кровь прихлынула снова, вскипела морским прибоем. Лицо ее покачивалось над ним. Он гляделся в распахнутые настежь глаза, и перед ним проносились заснеженные вершины, горы, изрыгающие огонь, долины, где росли деревья, отягченные золотыми плодами. Он словно бы странствовал в неведомых доселе краях.

А потом она сомкнула веки, и все исчезло, и остался лишь рот ее, полуоткрытый рот, где между влажными зубами ходил язык. Большие мягкие губы прильнули к нему и утянули вовнутрь, всего. Он рвался прочь, он приподнялся было и оттолкнул ее. Но она вцепилась ему в плечи, пригнула к подушкам, и изо рта у нее вылетел крик и ударился о запертое окно.

Он не смел на нее взглянуть. Он съежился, отодвинулся к стенке и впал в забытье, а когда очнулся, Элле уже исчезла. Луна тоже ушла. В светелке стояла кромешная тьма, с низу, с Западной бухты, доносилось тяжелое дыхание моря.

Нильс-Мартин не отличался задумчивым нравом. Он всегда полагался на свое тело и привык откликаться на его зов. Однако после ночи, проведенной с Элле, несколько дней он ходил сам не свой. Что там принято или не принято, — он не очень‑то с этим считался, но он был выбит из колеи и войти в нее снова никак не мог. Носил ли он воду, колол ли дрова, — у него подкашивались колени. И совсем пропала охота к еде — поднося ложку ко рту, он забывался и начинал внимательно разглядывать свои руки. Он подсаживался к хворому Нильсу Глёе, молча смотрел на его запавшие щеки и заострившийся нос. Им несвычно было вести беседы, и Нильс-Мартин не знал, как подступиться к отцу с расспросами о женском норове.

В конце концов он решил, что Элле — опасная женщина и лучше держаться от нее подальше, если он дорожит здоровьем. В тот же вечер он наведался к одной из девиц, что давно уже бросала на него нежные взгляды. Звали ее Фёркарлова Лисбет — по отцу, Карлу Фёркарлу, тот ходил когда‑то в море на старом паруснике Нильса Глёе. Лисбет была девушка смешливая, шустрая, подруги ее любили. Нильс-Мартин остался у Лисбет на ночь, и все прошло тихо и гладко. Лисбет не стала раздеваться донага, и глаза у нее были как глаза, безо всяких там огнедышащих гор. Она, как водится, сперва похихикала, а потом позволила ему делать с собой все, что он хочет. И он излил в Лисбет свою тоску, а под утро встал и пошагал к себе на Гору. Чего не миновать, то и случилось. Он снова стал самим собой.

Глава четвертая В море разбивается рыбацкая лодка, а Нильс Глёе прощается с солнцем

Зима выдалась суровая, часто штормило. Но вот море успокоилось, и Анерс Кок кликнул свою артель. Раным-рано, еще и не развиднелось, в воду столкнули лодки, окропили их святой водой, споро втащили на берег и начали изготавливать снасти. Нильс-Мартин завидел Элле, еще спускаясь с Горы, — она стояла и разговаривала с Фёркарловой Лисбет. Он торопливо прошел мимо них и стал пособлять Анерсу Коку и его брату Лауридсу спускать лодку на воду.