Золотой шар

После того как Нильс-Мартин поспешил улизнуть от отцовских обязанностей, Йоханна осталась в большом заброшенном доме одна-одинешенька. Ей все казалось, что братнин проступок бросает тень и на нее, и потому, поборов свойственную ей робость и склонность к самоуничижению, она предложила: что если три одиноких матери будут приносить ей каждое утро своих детишек? Она бы их нянчила, кормила сцеженным молоком, а молодухи пускай хлопочут у себя по хозяйству, чинят сети, провожают и встречают лодки. Освободятся под вечер — и заберут.

Те сперва отнеслись к ее затее с сомнением, а потом согласились, как‑никак это развязывало им руки. Впрочем, Йоханна могла себе это позволить. К ней отошли два пая, которые старый Нильс Глёе имел в ловецких артелях. Теперь она могла нанять работника, который бы на нее рыбачил, и, обращаясь с деньгами с бережливостью, жить вполне безбедно, — ей уже не было нужды самой наниматься на сторону.

Детишки — девочка и два мальчика — росли у Йоханны на загляденье. Бывало, уложит она их на кровати под балдахином — той самой, где Нильс Глёе вкушал супружеские радости и принял последнее причастие, — распеленает, и они лежат себе, сучат пухлыми ножками.

Спустя какое‑то время Йоханна достала узорчатые ленты и крепко-накрепко пришила одним концом к балдахину, чтоб малюткам было за что хвататься. Когда же ей надо было отлучиться на кухню или в кладовую, она пеленала их и цепляла свивальниками за крюки, намертво сидевшие в стене спальни. Малютки висели рядком, что твои колбаски, и слушали, как часы с расписным циферблатом наполняют комнату мерным тиканьем. Всякий раз Йоханна останавливалась на пороге и задумчиво их оглядывала. Вот ведь как вышло. Да уж, чему быть, того не минуешь.

То ли благодаря заботливому уходу, то ли здесь сказалась наследственность, но детишки были — кровь с молоком. Мальчиков окрестили именем Нильса-Олава и Нильса-Анерса, Фёркарлова же Лисбет назвала дочку Майей-Стиной.

Матерей своих дети, считай, и не видели. Они уж и ходить выучились, а все равно, что ни день, карабкались наверх к Йоханне. Дома их быстро приспособили латать сети и наживлять крючки. А Йоханна обучала их азбуке и тому, как складывать из букв слова, знакомые и незнакомые. Правда, занятие это мальчикам скоро прискучило, да и вообще жизнь на Горе текла слишком размеренно, и мало-помалу ими завладел берег с его буднями и ребячьими забавами.

Йоханна тем временем обвенчалась со своим работником, — должно быть, из чувства долга. Звали его Аксель. Это был угрюмый, жесткий человек, вдобавок озлобленный; не имея за душой ни гроша, он бы нипочем не выбился в люди, не подвернись ему эта женитьба. Аксель не упускал случая показать, кто теперь в доме хозяин, он всячески помыкал Йоханной, корил за то, что она чересчур печется о чужих детях. Йоханна же сносила попреки и брань с тихим смирением, что еще больше выводило его из себя. Он постоянно чувствовал ее отчужденность, но перекинуть мостик к ней не умел, ибо не знал иного способа общения, нежели ругань. А она покорно гнулась перед ним, словно то был не человек, а шквалистый ветер. Аксель косился на мальчиков и на леденцы, которыми их угощала Йоханна, и мальчики стали бывать на Горе все реже и реже.

А Майя-Стина наведывалась по-прежнему. Она была ласковая, улыбчивая, Аксель, и тот отмякал с ее приходом. Когда Фёркарлову Лисбет взял в жены вдовец с I материка, Майя-Стина вовсе перебралась жить на Гору.

Она помогала Йоханне и Акселю по хозяйству, а те относились к ней как к родной. Когда ей исполнилось четырнадцать, Йоханна отдала ее в услужение к новому пастору.

Но об этом речь впереди. Скоро, скоро уже доберемся мы до Майи-Стины, которая бредет по песку, то и дело запуская руку под шаль, за пазуху, чтобы потрогать украшение, которое ей оставила Элле.

Глава шестая Элле и золотой шар

Ты бредешь далеко-далеко внизу и одновременно сидишь здесь, рядом со мною, и над головой у тебя покачивается золотой шар. Это по твоему настоянию я рассказываю. Рассказываю, сказываю, перечисляю события. Сперва одно, затем другое. Забегу ли вперед, вернусь ли назад— все едино…