Золотой шар

– Я вот тоже думаю, как?

– Где же наши вояки стоят?

– Думаю, стоят даже здесь. Не могли наши все уйти. Должны остаться дежурные.

– Вот их и надо отыскать! – сказал Бараско.

– Где Край мира? – спросил Костя, чтобы отвлечь возницу.

– Как где? – удивился возница. – Так вот он и есть, – и ткнул кнутом неопределенно куда-то вперед.

Костя недоуменно посмотрел вокруг. Лес, он и есть лес. Вечный, непролазный, дремучий, как сибирская тайга. Хорошо хоть дорога накатана веками. А потом поднял глаза и обомлел. Стена! Гигантская! Неприступная! Ее утесы, поросшие горным стлаником, терялись в вечерних облаках. Нет, Костя не слышал о таких местах. Караван стал втягиваться в узкую долину. Дорога сделалась узкой-узкой. Корни вековых сосен и дубов перегораживали колею. Все чаще стали останавливаться, чтобы расчистить путь. Сосны сменились березами, дубы исчезли. Началась тундра. Правая сторона долины помельчала и превратилась в обрыв. Далеко внизу шумела река. Вначале Костя еще различал белые перекаты, но затем и они пропали в тумане. Острые голые пики поднимались из бездны.

Возница и капитан вели лошадей под уздцы. Бараско и Костя подпирали телегу плечами и подкладывали под колеса камни. Впереди и сзади слышалось:

– Налегай!

Начался дождь – мелкий, нудный. Дорога вмиг сделалась скользкой и опасной. Телега едва двигалась. Вдруг раздалось:

– Ослабони!

За мгновение до этого «анцитаур» в кармане так нагрелся, что Костя вынужден был бросить телегу. И она подалась вниз. Это их и спасло.

Что-то тенью промелькнуло из-за поворота, черкануло перед лошадиными мордами, высекая искры, и пропало за краем обрыва. Раздался слабый крик и предсмертное ржание. Потом внизу среди острых вершин стали лопаться контейнеры. Даже с высоты было видно, как по скалам расползаются «ведьмины студни», отливая голубоватым светом, и еще какие-то твари. Были они розового цвета и походили на медуз. «Капканы» рассыпались, как горох. «Хорошо, хоть это не „рок судьбы“, – тихо радовался Бараско, – иначе побило бы всех молниями».

Костя так вымотался, что ему было все равно, сорвется он в пропасть или нет. Ему уже казалось, что он всю жизнь карабкается по этому бесконечному обрыву. Ноги дрожали, а руки казались деревянными. Голод сменился беспрестанно сосущей тупой болью. И когда ему уже казалось, что силы окончательно оставили его и он вот-вот упадет, капитан сказал:

– Прибыли… Тпру-у-у…

Костя упал прямо под колеса неподвижной телеги и притворился мертвым. «Пусть тащат силком, – подумал он, – больше ни шага не сделаю».

Подошел Давыдов:

– Сейчас передохнете, и еще километра три до тех окраин.

Он не признал в вознице капитана Березина, который его изображал, нарядившись в его же одежды. Сам возница давно перекочевал на острые скалы во время суматохи.

– Хорошо, – ответил Бараско, хотя его левая рука застыла на цевье автомата, лежащего в телеге.

Ему не терпелось разрядить его в вождя-предателя. «Как он ловко спелся с америкосами, – думал Бараско. – Гад…»

Давыдов, сияя, как медный тазик, ушел, сказав напоследок:

– Я сам буду руководить разгрузкой.

– Что ты делаешь? Что ты делаешь? – зашипел Бараско.

– Лошадей жалко, – ответил капитан Березин, разрезая подбрюшники и снимая хомуты.

– Брось!.. Брось!..

Березин уперся, и они стали пререкаться. Мимо проезжали телеги. Туземцы в них были измучены и ни на что не обращали внимания. В довершение ко всему синхронно запели «кудзу»: здесь, там и в отдалении, ни разу не сбившись с какой-то механистичной и синхронной мелодии. Все остальные звуки пропали, смолкли перед величием чарующей музыки хорала улиток.

Костя пополз в сторону. Ему страшно хотелось спать и одновременно он был возбужден от мысли, что участвует в очень жуткой затее. «Это же ведь глупо, – думал он, – взять и просто так разбросать ловушки. Я ведь не хочу, чтобы кому-то оторвало ногу или кто-то заживо сварился в „аттракте“. Но ведь именно это я и делаю вместе с Бараско и капитаном. Я хочу домой, хочу, как все нормальные люди, ходить к девяти на работу, просиживать штаны в теплом, сухом помещении, где тебя никто не преследует, где безопасно, уютно. А еще наше метро! Как приятно трястись в нем. Я раньше не обращал внимания. Всю жизнь буду ездить в метро! А еще мне не нравится, когда в меня стреляют, а когда меня хотят съесть мерзкие непонятные сущности, пришельцы с других планет, меня охватывает ужас. Когда же все это кончится?!»

Костя сел и огляделся. Впереди, как ртуть, петлями мерцала река Припять, а за ней на фоне закатного небо возвышались гигантские градильни ЧАЭС и Саркофаг. Все мертвое, бессловесное и главное – бессмысленное.