Золотой шут

Был вечер, и я сидел в башне Чейда, дожидаясь Олуха. Он снова не пришел на встречу со мной. Я уже не раз повторял Чейду, что ничего не смогу сделать, если дурачок не захочет добровольно со мной разговаривать. Впрочем, я не терял времени зря. В дополнение к нескольким очень старым и не слишком понятным свиткам о магии Силы, которые мы с Чейдом медленно, но упорно пытались расшифровать, он дал мне два манускрипта, где рассказывалось о драконе с Божественных Рун. В обоих содержались легенды, но мой старый наставник рассчитывал, что мне удастся отыскать в них крупицы правды.

Чейд уже послал на Внешние острова своих шпионов. Один плыл на корабле нарчески, якобы чтобы навестить родственников. На самом деле Чейд поручил ему добраться до Аслевджала или, по крайней мере, узнать побольше об этом острове и доложить Чейду. Старик боялся, что, согласившись принять вызов нарчески, принц будет вынужден отправиться в логово Айсфира. Но он хотел, чтобы Дьютифул был готов к тому, что его там ждет, а также собирался позаботиться о достойном сопровождении для наследника престола Видящих.

– Возможно, я поплыву с ним, – сообщил мне Чейд, когда мы в очередной раз случайно встретились в его башне.

Мне удалось сдержать возмущенный стон. И промолчать о том, что он слишком стар для такого путешествия. Я знал, как он отреагирует на мои протесты. «А кого же еще, по-твоему, я могу отправить вместе с принцем?» – скажет он.

Мне хотелось плыть на Аслевджал не больше, чем отпускать туда Чейда, как, впрочем, и принца Дьютифула. Однако меня никто не спрашивал.

Я отложил свиток, посвященный Айсфиру, и потер глаза. Читать было интересно, но я сомневался, что сведения, которые я почерпнул, подготовят принца к предстоящему испытанию. Судя по тому, что я знал про наших каменных драконов, а также что рассказал Шут про драконов Удачного, мне представлялось маловероятным, что на одном из Внешних островов в тайном логове среди льдов спит дракон. Скорее всего, это легенда, объясняющая возникновение землетрясений и трещин в ледниках. Да и вообще я решил, что с меня хватит драконов, я начал от них уставать. Чем больше я трудился над свитками, тем чаще меня посещал во сне удачнинский торговец в вуали. С другой стороны, к сожалению, проблема драконов была не единственной, с которой мне приходилось иметь дело.

Я посмотрел на тяжелый глиняный горшок, перевернутый вверх дном и стоящий на самом углу стола. Под ним лежала дохлая крыса. Точнее, большая ее часть. Вчера ночью я отнял ее у хорька. Меня вырвал из крепкого сна пронзительный вопль боли, который раздался в моей голове, принесенный Даром. Он не походил на обычный предсмертный писк маленького существа. Любой Одаренный привыкает к таким крикам и перестает обращать на них внимание, ведь они раздаются постоянно.

Как правило, когда умирает небольшое животное, раздается звук, похожий на лопнувший пузырь. Для животных смерть – это ежедневный риск, сопровождающий их всю жизнь. Только человек, связанный с каким-то существом, мог издать такой крик, исполненный боли, ярости и страдания. Так кричат, когда животное, с которым ты связан, умирает.

В ту ночь я проснулся и понял, что уже больше не засну, ко мне вернулась моя собственная боль, словно кто-то разбередил только начавшую заживать рану. Я встал, но мне не хотелось будить Шута, и потому я отправился в башню. По дороге я встретил хорька, который тащил крысу. Такой большой, откормленной и лоснящейся крысы мне еще не доводилось видеть. После некоторой борьбы мне удалось отобрать ее у Джилли. Я никак не мог доказать, что крыса была связана с кем-то Даром, но почти не сомневался в этом. Я решил показать ее Чейду. Мы знали, что в замке есть шпион, доказательством тому явилась сломанная ветка лавра, которую нашла Лорел. Теперь же у меня появилось подозрение, что крыса и связанный с ней человек узнали о существовании потайных коридоров. Я очень надеялся, что мой старый наставник придет сегодня в башню.

Я снова занялся двумя старыми манускриптами, посвященными Силе, которые мы с Чейдом пытались расшифровать. Они оказались значительно сложнее легенд об Айсфире, однако работать над ними мне нравилось больше. Основываясь на их возрасте и качестве бумаги, Чейд сделал вывод, что они являются частями одного и того же труда. Я же, внимательно изучив стиль и иллюстрации, заключил, что они не имеют друг к другу никакого отношения. Оба потрескались, а буквы практически выцвели, кое-где мы не могли разобрать кусков слов или даже целых предложений. Оба были написаны старинными письменами, от которых у меня отчаянно болела голова.