Золотой шут

– Я думаю, это возможно. Но Чейд предполагает, что он может входить в делегацию представителей Древней Крови, которая вступит в переговоры с королевой. Поэтому мне приказали держаться от него подальше – до новых распоряжений.

– Значит, пока ты ничего не собираешься предпринимать?

– Ну, я собираюсь очень много всего предпринять, – проворчал я. – Просто не стану прямо сейчас убивать Лодвайна.

Принц громко рассмеялся, и я вдруг сообразил, что веду себя не слишком осмотрительно. Мне повезло, что он подумал, будто я пошутил. Я заставил себя улыбнуться.

– Я отнесу все это Олуху и попытаюсь узнать у него еще что-нибудь полезное. А ты должен вести себя так, будто ничего не произошло.

Принц остался не слишком доволен, но прекрасно понимал, что так нужно. Я ушел, воспользовавшись потайной дверью. Спускаясь по узкой и крутой лестнице, я размышлял о том, что означает присутствие Лодвайна в городе. Кетриккен позвала представителей Древней Крови на переговоры. Поскольку он возглавляет Полукровок, можно предположить, что он намеревается изложить ей их точку зрения на происходящее. Но ведь именно он организовал похищение Дьютифула с целью отнять у него жизнь – в определенном смысле, – и я не мог поверить, что он осмелится предстать перед королевой. Она, конечно, не прикажет его повесить за то, что он наделен Даром, но он, вне всякого сомнения, заслуживает смерти – как глава заговора против Видящих.

Однако в этом и была загвоздка. Королева не могла предъявить ему никаких обвинений, не открыв всем, что ее сын тоже Одаренный. Историю с исчезновением Дьютифула замяли и дали ей относительно правдоподобное объяснение. Придворные считали, что он провел это время в уединении, где занимался медитацией. Вполне возможно, Лодвайн намеревался использовать случившееся, чтобы оказать давление на Видящих. Я вздохнул, надеясь, что в делегации Древней Крови окажутся более благоразумные люди, которые помешают исполнению его замыслов. Лодвайн, по моему мнению, являлся худшим из Одаренных. Из-за таких, как он, нас боятся и ненавидят. Если окажется, что он будет выступать от имени Древней Крови, это не улучшит мнение мира о нас.

Я подошел к комнате Чейда и заставил себя отбросить эти мысли. Олух сидел возле почти потухшего камина и, высунув язык, смотрел в огонь.

– Ты думал, я про тебя забыл? – спросил я, входя в комнату.

Он повернулся ко мне и увидел подарки, которые я принес. Меня вдруг окутала почти невыносимая волна благодарности. Олух, дрожа от волнения, вскочил на ноги.

– Давай положим все на стол, – предложил я.

Олух, похоже, был потрясен, он задыхался от возбуждения, точно щенок, пока я отодвигал в сторону свитки и баночки с чернилами. Затем очень медленно и аккуратно я принялся раскладывать на столе добычу Дьютифула.

– Принц помог мне все это собрать для тебя, – сказал я ему. – Смотри, вот пирожное. Оно еще теплое, прямо из печки. И миска с изюмом и сладкими орешками. Дьютифул подумал, что тебе, наверное, они понравятся. А вот еще павлинье перо, перо с глазком. Все для тебя.

Олух даже не пошевелился и не притронулся к подаркам. Он просто стоял и смотрел, сложив руки на толстом животе. Обдумывая мои слова, он шевелил губами.

– Принц Дьютифул? – спросил он наконец.

Я выдвинул для него стул.

– Садись, Олух. Твой принц прислал все это тебе, чтобы доставить удовольствие.

Олух медленно опустился на стул и, осторожно потянувшись вперед, едва прикоснулся к перу.

– Мой принц. Принц Дьютифул.

– Именно, – ответил я.

Я думал, что Олух тут же начнет засовывать в рот пирожное и изюм, но он просто сидел, едва касаясь толстым пальцем пера. Затем взял розовое пирожное, повертел в руках, разглядывая со всех сторон, и осторожно положил на место. Пододвинул к себе миску с изюмом, взял одну штучку, посмотрел на нее, понюхал и положил в рот. Очень медленно прожевал и взял другую только после того, как проглотил первую. Я чувствовал его сосредоточенность, словно он окутывал Силой каждую изюмину, стараясь убедиться в том, что глаза его не обманывают.

Времени у меня было более чем достаточно. Но все равно притащить воду сначала в комнату Шута, а затем поднять ее в башню Чейда оказалось совсем не просто, и старый шрам на спине начал отчаянно болеть, и я понял, почему Олух так не любит это делать. Я вылил последнее ведро в медный чан и подвесил над огнем греться. Олух, не обращая на меня внимания, продолжал есть изюм – по-прежнему по одной штучке. Нетронутое розовое пирожное лежало перед ним на столе. Он полностью сосредоточился на своем занятии. Я немного за ним понаблюдал и понял, что у него плохие зубы, ему было трудно жевать, а когда он приступил к орехам, это стало еще заметнее. Я оставил Олуха наедине с его заботами и вернулся к своим. Когда, как мне показалось, он покончил с изюмом, я решил, что он съест пирожное, однако Олух положил его перед собой и начал с восхищением изучать. Через некоторое время вода согрелась, и я ласково спросил его:

– А пирожное ты есть не собираешься?

Олух задумчиво нахмурился.

– Съем его – и все, больше не будет. Как изюм.

Я медленно кивнул.