Золотой шут

Ужасное откровение. Словно я обнаружил, что фундамент Оленьего замка пошел трещинами и твердыня Видящих рушится прямо у меня на глазах. Лишь недавно я сумел оценить все, что сделал Чейд для Кетриккен. В сложную сеть политических интриг, опутывающую отношения в замке, попался и я, и теперь мне ужасно хотелось разобраться во всех ее хитросплетениях. Когда я был мальчишкой, Чейд объяснял мне происходящее в замке, и я принимал его слова на веру. Теперь я смотрел на мир глазами взрослого, и меня поражал лабиринт, в котором нам приходилось блуждать.

Поражал и завораживал. Происходящее напоминало игру в камни, где ставки были огромны. Перемещались фишки, возникали и разрывались союзы, власть переходила от одной группировки к другой – иногда в течение нескольких часов. Глубина познаний Чейда впечатляла, он виртуозно помогал Кетриккен балансировать на тонкой грани, играя на верности аристократии. Я не мог уследить за деталями, но понимал, что все в этой сложнейшей игре взаимосвязано.

С тех пор как я возвратился в Олений замок, меня не переставало удивлять, как мой уже немолодой наставник умудряется удерживать столько деталей и сведений в голове. Но ведь рано или поздно настанет день, когда все рухнет. Политические интриги давались Чейду много труднее, чем раньше. Само существование дневников – массивных переплетенных томов, сделанных в джамелийском стиле, указывало на то, что он больше не доверяет своей памяти. Всего их было шесть – одинаковых томов, с обложками красного, синего, зеленого, желтого, пурпурного и золотого цветов, по одному на каждое из Шести Герцогств. Как он определял, в каком из них следует искать нужные сведения, оставалось выше моего понимания.

В седьмом дневнике, с белым переплетом и оленем Видящих на обложке, Чейд записывал свои ежедневные наблюдения. Именно к нему он обращался чаще всего, листая страницы в поисках сплетен, обрывков разговора или доклада шпиона. И хотя Чейд хранил заветную книгу в потайном месте, все записи он делал своим личным шифром. Он не предлагал мне почитать свои дневники, а я никогда не просил, поскольку не сомневался, что они содержат множество тайн, о которых мне лучше не знать. К тому же шпионы, наводнявшие Шесть Герцогств, могли чувствовать себя в полной безопасности – невозможно разболтать тайну, которая тебе неизвестна. И все же тревога Чейда из-за слабеющей памяти не объясняла его поведения.

– В последнее время тебе пришлось несладко, и я за тебя тревожился. Но зачем обременять себя еще и попытками овладеть Силой?

Его руки сжались в кулаки.

– Причина в том, что я прочитал. И в твоих историях о чудесах Силы. В текстах говорится, что человек, владеющий этой магией, способен излечить свое тело и продлить жизнь. Сколько лет было твоей спутнице, Кеттл? Двести или триста? А она легко пережила зиму в горах. Ты рассказал мне, что исцелил своего волка, во всяком случае на некоторое время. Если я сумею открыть себя твоей Силе, ты можешь попытаться помочь мне. Или, если ты откажешься – а я готов к этому, – я и сам справлюсь.

Словно пытаясь доказать свою решимость, Чейд схватил чашку и одним глотком осушил ее. Он вновь поперхнулся и раскашлялся, на губах остались следы темной жидкости. Схватив стакан, он жадно запил настой вином.

– Кажется, ты не спешишь предложить мне свою помощь, – с горечью проворчал он, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Я тяжело вздохнул.

– Чейд, я едва овладел основами мастерства, чтобы учить принца. Как я могу предложить тебе помощь в обучении магии, которую сам плохо понимаю? А что, если я…

– Это всегда было твоей главной слабостью, Фитц. Всю жизнь. Излишняя осторожность. Недостаток честолюбия. Шрюду нравилось. Он никогда тебя не боялся – а во мне чувствовал соперника.

Я с ужасом смотрел на него, а Чейд продолжал, не замечая боли, которую мне причиняет:

– Я и не ждал твоего одобрения. Впрочем, мне оно не требуется. Я буду исследовать подходы к магии Силы самостоятельно. Ну а когда сумею приоткрыть дверь, тогда посмотрим, что ты скажешь о своем старом наставнике. Думаю, я смогу тебя удивить, Фитц. Мне кажется, во мне живет Сила, что она всегда во мне была. Помнишь, ты говорил о музыке Олуха? Я ее слышу. Так мне кажется. На грани восприятия, когда засыпаю. Я обладаю Силой.

Он умолк, ожидая ответа, но я так и не нашел что ему сказать. Во мне билась одна-единственная мысль: я никогда не страдал от недостатка честолюбия, просто мои устремления не совпадали с целями, которые Чейд передо мной ставил. Молчание становилось невыносимым. Наконец Чейд его нарушил, полностью сменив тему разговора, что сделало неловкость еще более заметной.

– Ладно, я вижу, тебе нечего мне сказать. Что ж… – Он вымученно улыбнулся и спросил: – Как дела у твоего мальчика?

Я встал.

– Не лучшим образом. Полагаю, что ему – как и его названому отцу – не хватает честолюбия. Спокойной ночи, Чейд.