Золотой скарабей

В точке соприкосновения вулканический взрыв, струи, врезаясь в поверхность, уходят вниз, без препятствий, на такую же глубину – около 50 ярдов. Стихия безумствует: струи с поверхности воды подскакивают выше человеческого роста, стоят брызги, грохот, пена, туман, не слышны возгласы рядом стоящих. Бесшумно открытые рты, поднятые руки, широко открытые глаза, а кто-то просто замер от восторга.

В воздухе влага – мельчайшая россыпь воды, это даже не капли, но и не туман, это осязаемая влага стоит в воздухе. Лицо и руки влажные, дышится легко, кажется, что пьешь этот густой, осязаемый воздух.

С подобной природной стихией не совладать ни одному капитану, никому на земле. А какой страх оказаться там, внизу, где воронка невероятной силы может утянуть того глупца, что решится туда прыгнуть. Окутывает чувство страха.

Завораживающие виды отпечатались в памяти так сильно, что и спустя десятки лет будешь помнить, чувствовать то, что чувствовала тогда я, вспоминая об этом дне…

Андрей был у камина. Он сидел недалеко от стихии и делал зарисовки, пытался запечатлеть это чудо природы.

– Мы провели ночь неподалеку, в деревушке, где была небольшая гостиница, – продолжала Нина Ильинична. – Следующий день прошел в тихом созерцании окружающего мира из нашего дилижанса и в воспоминаниях о прожитом дне.

Вскоре мы уже въехали в город, приближались к порту, где стоял наш корабль. Как жаль, что эта поездка так быстро подходит к концу. Нет, в этой стране, в этом новом мире хотелось бы провести хотя бы неделю-две, ведь этим чудесным творением природы не ограничился этот край. И людей, с которыми толком не удалось даже поговорить, хочется о многом расспросить. Я надеялась, что снова попаду сюда, ну или хотя бы за меня это сделают мои дети.

Тем временем, пока фантазия устремлялась в небо, наши ноги уже шагали по трапу. Команда носилась взад и вперед. Я смотрела на город, не хотелось уходить в каюту, хотелось побыть тут еще немного.

Андрей Никифорович сидел у камина, и глаза его блестели от света огня и от интереса. Он был поистине упоён рассказом и старался перенестись туда, за тысячи миль. Впрочем, с его бурной творческой фантазией это было вполне осуществимо.

Андрей подошел к окну, за которым была полная темнота. Ему вообразилась большая траурная рамка, на которой были написаны имена тех, кто отдал жизнь при сооружении Казанского собора. Прошло совсем немного времени, и великий зодчий, вырвавшийся благодаря своему таланту наверх, сник – и внезапно, в одночасье скончался в 1814 году.

Из жизни одной российской семьи (Воспоминания автора романа «Золотой скарабей»)

Эпизод 1

Все начинается с одного эпизода моей детской жизни. Мне было лет двенадцать-тринадцать, были живы и мама, и папочка, и веселая презабавная моя тетушка, мамина сестра. Звали ее Агния, необычное имя и, конечно, необычное проявление характера. Громкоголосая, с твердой поступью, большими ногами, с румянцем на щеках, красневшими от восхода до заката, и с очень сильной близорукостью. Должно быть, минус пятнадцать или восемнадцать пунктов было в ее очках. Однако это не мешало ей весело смотреть на мир, вести танцевальный кружок для младших школьников, громко хохотать. Что касается работы, то с таким зрением библиотекарем не поработаешь, и она стала мороженщицей. Два больших колеса, пружинящее сиденье и впереди – ярко-ярко-голубой ящик, в котором стояли две высокие коробки с мороженым.

Помню, как 22 июня 1941 года, именно в этот день, весь наш класс окружил тетю Агнию, и каждый выложил по 10–15 копеек. Мороженое было чудо: две вафельки, между ними мороженое, облизываешь эти вафельки, и на лице так и сверкает счастье. А рядом кинотеатр, а в кинотеатре в тот день шел фильм «Большой вальс». К мороженым чудесам, да еще и кинофильм! Очаровательный с усиками Штраус, и дивная шляпа певицы, по имени, как ни странно, Милица. Мы утопали в чуде этого утра, от 10 до 12 сидели как пригвожденные к стульям захудалого нашего кинотеатрика. А когда вышли из темного зала, все померкло: большая черная тарелка на столбе громогласно объявляла, что сегодня, 22 июня 41-го года, в четыре часа утра, Германия нарушила границы и вступила на территорию СССР. Но, правильно говорят люди, и горе и радость не приходят поодиночке. В тот же самый день всполошенная старуха бежала по деревянной мостовой по улице Луначарского и кричала: «Война, горе наше, война, война!»