Золотой скарабей

Прошло совсем немного времени, пироги и пышки, которые пекла его жена, имели такой успех, что казна его неуклонно пополнялась. Только недолго радовался наш закаленный эсер. Вдруг пронеслась новая волна, решения сверху, сбоку, снизу – начинается коллективизация, все в колхозы. Возмущению Смертина не было предела. Так его надули, так обманули. Он только поверил, что сможет стать настоящим тружеником и накормить пол-России. И вдруг говорят: «Закрывай, Смертин, свою лавочку, вступай в колхоз». А в деревне уже крик и плач, бабы ревут, мужики куда-то делись. А вокруг только и слышно – колхоз, колхоз, все будут работать вместе, потом на всех поделим то, что наработали, и все будут жить припеваючи. Павел Петрович смотрел своим злым косым взглядом, как сажают в телегу какую-нибудь бабу со всем ее выводком, забирают у нее мешки с зерном и куда-то увозят. Злость в нем разгоралась, лицо становилось еще более злым, взгляд мстительным и… оказался он в отряде, которые борются против продармейцев. И не просто в отряде, они уже имели оружие, прятались в лесах, а как появятся красные продармейцы, из укрытия расстреливали тут же. Чем дело кончилось, легко догадаться. Жену его оставили в покое, дети были уже взрослые, разъехались сами, а постаревшего злобного Смертина сослали в Казахстан на десять лет лагерей.

Ровно через 10 лет, в 1939 году, моя мамочка поехала навестить родителей в деревню Быстрово, взяла меня с собой, и там я увидела затравленного, молчаливого, с глазами исподлобья, Смертина. Ложился он рано, вставал в четыре утра и отправлялся в лес. Людей он не выносил, только волки, зайцы, лисы, барсуки, грузди, белые грибы… Возвращался он всегда с полными корзинами. А мы от страха прятались от него или на сеновал, или под бабушкин полог и там замирали.

Такие вот эпизоды из жизни этого странного озлобленного человека. Он не знал французского языка, не прочитал ни одной французской книги, но как-то идеи, видимо, витали в воздухе, и он питался ими. Разве он не революционер, разве он не продолжает идеи Французской революции? И еще что он учудил. Завел он себе молодуху лет тридцати пяти, которая родила ему ребенка. Старый греховодник.

Все-таки в жизни есть чудеса. Я ни слухом ни духом не думала про Испанию, и вдруг наш Сашка, сын Виктора, звонит мне: «Тетя Ада, поедем со мной в Испанию. Я оплачиваю, вам только быть рядом. Я хочу повидаться с белой обезьяной, ее никто не кормит, в зоопарке забастовка рабочих, ухаживающих за животными».

Он ее звал Снежинка. Утром вставал, ехал к зоопарку и там кормил свою белую обезьяну. Рассказывал ей что-то, она внимательно слушала и глаз с него не спускала. Кто-то скажет «дурак», а кто-то, и я в том числе, скажет: «Какой молодец! Ай да Сашка!» Эпизод, достойный любого романа. Это было самое авантюрное в моей жизни путешествие.

Эпизод 2

В России никогда не бывало скучно

Расставаясь после первого курса, мы решили, что каждый год в Пушкинские дни будем встречаться в Петербурге: это будет наша дань великому поэту и прозаику. Мы обе отпросили своих родственников отпускать нас в эти торжественные дни в Петербург.

И вот я уже в поезде, сижу в вагоне, а напротив меня человек огромного роста с большой бородой и в черном одеяле, накинутом на плечи. Холод лютый, февраль месяц. «А, это, наверное, батюшка, священник», – подумала я. Он открывает свой саквояж и достает четвертушку беленькой.

– В этакий мороз можно не только нос отморозить, но и захворать. Барышня, как вы смотрите на то, чтобы мы по несколько глотков сделали и согрели наши внутренности и остались здоровеньки?

Я ответила:

– Но ведь сейчас, кажется, пост!

– Пост не пост, но хвороба хуже.

Как ни странно, я сделала одни глоток, а остальное выпил батюшка. Поезд уже замедлял ход, значит, мы приближались к Московскому вокзалу Петербурга. Мой сосед-великан поднялся во весь свой рост, прищурившись, взглянул мне прямо в глаза и одной рукой полез за пазуху.

– Я ведь сейчас из Грузии, навещал своего приятеля, и подарил он мне, не помыслишь, что.

С этими словами из-за пазухи он вытащил нечто маленькое, завернутое в меха, и сунул мне под нос.

– Боже мой, да это же попугайчик! Он замерзнет! Вот я его и буду греть возле своего сердца.

– Я тебе вручаю. Ты же будешь в каком-то жилом доме. У тебя есть муфта. Сунь его в муфту да беги к своим родным и друзьям, так он сразу и отогреется.

– А как его зовут? – спросила я.

– Зовут его Кенто.

– Спасибо, батюшка.

И вместе с муфтой я сунула попугайчика под пальто.

Эпизод 3