Золотой скарабей

Регистраторша ответила:

– Горе нам, девушка, она сидит тут уже два месяца, но на круглом камне. Вот супруг ее и нервничает, переживает, кричит. Это называется ложная беременность.

– Первый раз такое слышу, – говорит Агнешка и покидает лебедей.

В ее памяти проносится рассказ бабушки о том, как в Петербурге, в доме своей подружки, Валентина увидела «москвича», из-под которого торчали сапоги. Она спросила:

– Что вы там делаете и кто вы такой?

Сапоги исчезли, а на их месте образовалась голова с острым носом и усами:

– Я люблю ремонтировать машину в тепле, а зовут меня, красавица, Николай Васильевич, по фамилии – Гоголь.

Это воспоминание заставило Агнию открыть книгу Николая Васильевича и прочитать наугад, что сулит ей судьба: «Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава…»

Семья продолжает жить, каждое новое поколение открывает что-то важное для себя, но все они интересуются историей и судьбой ее лучших представителей.

Эпилог

…Прошлое наше, как корни дуба, настоящее – ствол его, а будущее – листва. Миновали годы, десятилетия, быть может, лет сто, и будущее стало прошлым.

Воронихин и Львов – предшественники будущего расцвета русской архитектуры. Готовилась почва для следующего, девятнадцатого столетия.

Иван Иванович Хемницер готовил место для Ивана Андреевича Крылова. Антиох Дмитриевич Кантемир, Гаврила Романович Державин, Иван Михайлович Долгорукий стали предшественниками пушкинского взлета. Иван Михайлович Долгорукий уже писал свои вирши ямбом и хореем, как будущий Александр Сергеевич Пушкин. Вот его строки:

Чего ты хочешь, горделивый, —
Вещаю мысленно к себе.
Ко счастью, муж несправедливый,
Чего недостает тебе?

Пока еще не разгорится

Костер моих дешевых дров,
Мой взор с приятностью дивится,
Смотря на быстрый бег дымов…

Как и многие современники, Иван Михайлович преодолел увлечение французской модой на масонство. Уже миновали честолюбивые времена Екатерины, мистические – Павла I; Александр I и православие оказались сильнее. Иван Долгорукий пустился в плавание по морям искренней, сердечной, пусть и сентиментальной литературы:

Пора, соседушка беспечный,
Пора за ум приняться нам!
Оставим город, друг сердечный.
В нем жить не нашим головам.
Поищем две деревни рядом
С уютным домиком и садом.
Как предки наши, заживем,
Чужих обедов не попросим,
Кафтанов шитых не износим —
И рубль копейкой сбережем.

В начале XX века помещичьи усадьбы разорялись, их продавали, не в силах содержать, а то и просто дарили.

Осматривая помещичий дом, некоторые, уже известные художники (например, Ст. Жуковский) могли наткнуться на что-то весьма любопытное, и мог произойти, к примеру, такой разговор помещика с гостем-художником:

– Господа, что это такое? Да ведь это истинный шедевр для тех веков – это модернизм! Кому принадлежит полотно?

Помещик пожал плечами:

– Деду моему, а может, прадеду. Жил тут когда-то один неизвестный художник. Откуда явился и куда исчез – никто не знает.

– Господа, взгляните, какая перспектива, а контуры! Тогда никто не имел понятия о черных контурах. Вот и я хочу запечатлеть в таких линиях весенние деревья. Это так выразительно, так углубляет предмет! Может быть, писал их иноземный художник, немец, француз?

– Нет, нет, здесь он жил, здешний, – уверенно заявил сосед.

– Не может того быть! Ах, боже мой! И это – неизвестный художник? Поклонимся ему, господа! – И молодой художник встал на колени. Был он, видимо, восторженным, чувствительным человеком.

В одном из деревенских домов обнаружили картину со странным лицом. Ни строгих глаз, ни тонкого носа, ни серьезности, напротив – легкая полуулыбка, двойственная, игривая, и нос короткий. Приехавшая в гости к зятю теща ахнула: богомерзкая картина! Непотребство! И выбросила ее.

Молодой любознательный художник среди многих разбросанных бумаг обнаружил что-то знакомое. Кудрявые короткие волосы, тонкий нос, выразительные ноздри, узкие губы, сложенные в лукавой улыбке.

Знакомое лицо – где довелось его видеть? Неужто это он, знатный архитектор, построивший величественный Казанский собор в Петербурге, – Андрей Воронихин? Кто его написал?..

Ни внизу, ни на обороте портрета подписи автора не было.

…Я дописывала этот роман в Переделкине (которое так благодатно для переделок и завершения начатой работы). И там встретилась с современным поэтом, жителем Петербурга, влюбленным в свой город, – Олегом Юрковым.

И мне показалось естественным закончить книгу его стихами, посвященными Казанскому собору и его строительству: