Золотой цветок - одолень

Сердце атамана обливалось жгучей бедой и кровью. Тяжесть горя сутулила плечи. Осиротел дом атамана. Пришла неожиданная поруха. А Дарья еще верила в добрый исход, крепилась. А может, и не верила, не надеялась, а просто отвлекала мужа от черных дум.

— Слухай, Игнат. А ить Богудая утопил Тихон Суедов. Золотое блюдо с дувана похитила Фарида. А казенную избу с царской грамотой спалил Семен Панкратович. Ты вот побачь: кожа на пальцах Телегина была ободрана? На подушечках пальцев? Вы ить осматривали трупу.

— Была кожа на пальцах сорвана, Дарья. Чать, рыбы поклевали.

— Нет, Игнат. Я зимой опосля вас прорубь оглядела. И обнаружила следы от пальцев Богудая. Сразу не догадалась. А теперь поняла. Его энто были лапы, большие. Клочья кожи примерзли ко льду на кромке проруби. Вот и выходит, что вынырнул Телегин, ухватился за лед, но не мог вылезти. Значится, Суедов его не пущал! Обратно багром толкал вниз. Нам-то ить сказал Тихон, что Богудай не выныривал. Кто ж тогда за лед хватался? С чьих пальцев кожа была на льду? Суедов утопил Телегина! Готь!

— Не вымышляй, Дарья. Ежли бы Тихон ширял Богудая железами, следы бы на теле есаула остались. И сразу бы ухватился Телегин за багор. Могутен и ловок был есаул. А помер Богудай, потому как у него сердце лопнуло. Не хотел тебе открываться. Но с моего позволения колдунья вспорола брюхо утоплецу. Для осмотру. И оказалось, что помер он сам. Не топил его Тихон. Разорвалось у Телегина сердце. Мабуть, столкнулся в воде с каким-нибудь лешим-водяным, перепужался...

— А кожа-то от пальцев на лед, как попала, Игнат? Кто хватался за кромку проруби? Леший-водяной?

— Мабуть, показалось тебе, Дарья. Кожа с варежек Тихона тоже могла ко льду примерзнуть. Да и раньше, до прихода дозора, там людишки озоровали. Они могли наследить. Сразу потребно было показать мне вытай от пальцев. Что ж ты молчала?

— Мороковала для очищения истины.

— Ну и морокуй для щекотности и забавы.

— Тихон мог и не топить Богудая багром, Игнатушка. Закрыл, поди, прорубь тулупом. И Телегин там остался в темноте сплошной подо льдом. Не мог найти окна. Потому у него и лопнуло сердце.

— Не знаю, Дарья.

— Ежли я Тихона Суедова не обличу, то уж Фариду и Семена Панкратовича выведу на чистую воду. Отруби мне голову, Игнат, но золотое блюдо украла шинкарка. Первый раз она его похитила, когда вы ходили в Москву. Спрятала тогда его татарка в снегу, под крыльцом Марьи Телегиной. Бабка Евдокия обнаружила татарку, нашла сокровище. Когда знахарка в последние дни помрачилась умом, говорить с нами перестала, Фарида вновь позарилась на сокровище. А кражу свалила она на Зоиду. Мол, я видела, как Поганкина бежала лунной ночью с блюдом. Да той ночью и луны-то не было. Я сама ходила... то бишь выходила ночью той на крыльцо... Фарида поклеп на Зоиду возвела хитро. От себя она подозрение отводила. И вывезет теперича Соломон сокровище в Турцию. Потребно обыскать их обоз, когда пойдут в Астрахань. Я, Игнат, полагаю, что Фарида и Соломон утекут скоро. Направятся вдвоем, вроде бы за товарами. Ты бы поглядывал за ними...

— Добро, Дарья. Присмотрюсь. Тут коренно права ты. Сенька мне донес на Соломона. Мол, у него бочонок золота и мошна самоцветов. Собирается он вроде бы за товарами с Фаридой. А в самом деле шинкарь уйдет навсегда. Он признался об этом Циле. Сенька подбивает меня на убийство. Мол, давай, Игнат Ваныч, прибьем в глуши за городком Соломона и Фариду, а золотишко шинкаря и самоцветы разделим по справедливости.

— Да ты что, Игнат! Бог с тобой! Неуж Семен Панкратович поднимет руку на родича? Соломон ить ему не чужой. Шинкарь озарил его Цилей, женой законной...

— Сенька бы поднял руку на Соломона, да я не позволю. Шинкарь не украл золото. Он его честно наторговал. И нехай они везут свое богатство куда угодно. Миром должон править справедливый базар. Пущай бежит торгаш со своим накоплением. Но на выезде я его неожиданно ощупаю. Не прихватил ли чего лишнего?

— Соломон переплавит блюдо в слитки, Игнат. И как ты докажешь, что энто не его золото?

— Никогдась, Дарья, не переплавит шинкарь блюду. Он говорил мне однажды о сокровище. Блюда в тыщу раз ценнее, ежли она цельная! Но, мабуть, и нет нашей блюды у Соломона? Пошто тогда зазря обидим благородного торгаша? Беззакония и грабежи превращают Яик в пужало. Не идут к нам купцы гуртом. Нет у нас истинного базара!

— Все мне понятно, Игнатушка. А вот писаря не раскушу. Так и вертит в боку дырку.

— Ты ж от него восторгалась, Дарья.

— Было дело. Но Семен Панкратович сгубил бабку Евдокию. Какой у него интерес был в том? Знахарка не резала живот отроку Стешки. Ильюшка Хорунжихин видел, как упал с крыши малец, распорол брюхо о борону. А писарь шел в тот час с мясорубом под полой, дабы убить Евдокию. То рубило без топорища лежит у меня за печкой. Панюшка Журавлев принес его мне из раскопа горелища. Успела я показать мясоруб кузнецу перед его уходом на Магнит-гору. Для Семена Панкратовича было отковано орудие. Почему же писарь шел с топором, к ведьме?

— Почему? — лениво спросил Меркульев.