Золотой Василек

Она была почти ровесницей многим из них, но насколько старше она чувствовала себя! Весь мир, вся жизнь и люди переменились теперь для нее. Она видела и понимала все иначе. Она узнала, что и болезнь и смерть — это еще не самое страшное в жизни. Что есть страдания невыносимые — муки позора, бесчестья и трусливой слабости. Она узнала, что есть падение, но есть и восстание, что бывают минуты горькие, невыносимые, когда кажется, что нет никакого просвета, но, вспоминая людей, которые помогли ей подняться, она слышала уже не только слова отчаяния — «Де профундис», но явственно улавливала звуки бодрости и надежды.

И сознание это придавало ей силы, чтобы начать жить снова.

Ее радовало, что ей доверили этих молодых девушек и юношей. Это наполняло ее гордостью. Она не чувствовала теперь себя одинокой, затерянной в мире, никому не нужной. И впервые мелькала мысль, что она, быть может, ближе к той дороге, которая ведет в далекий край Золотого Василька.

С этими мыслями она и начала читать на память «Евгения Онегина». Ее голос, мягкий и душевный, в котором было много теплоты, сразу насторожил внимание класса. Знакомые стихи звучали неожиданно по-новому:

«Куда? Уж эти мне поэты!» —

«Прощай, Онегин, мне пора». —

«Я не держу тебя; но где ты

Свои проводишь вечера?»...

Перед классом будто в самом деле появилась богатая комната с камином, около которого два приятеля вели «беседу сладкую друзей».

С задней парты поднялся в черном бушлате и в татарской чаплышке ученик Николаев. Способный юноша, он паясничал на уроках, не занимался и только проводил время в школе. У него было очень подвижное лицо, как у молодой обезьянки, и он вечно потешал класс. Николаев и сейчас состроил соседу гримасу и демонстративно вышел из класса.

Долго ходил он по коридору. Потом приоткрыл дверь в класс и в щелку наблюдал за товарищами. Класс не сводил взора с учительницы. А она свободно, без книги, на память, воспроизводила величайшее творение поэта:

Как грустно мне твое явленье,

Весна, весна! пора любви!

Какое томное волненье

В моей душе, в моей крови!..

Быть может, в мысли нам приходит

Средь поэтического сна

Иная, старая весна

И в трепет сердце нам приводит

Мечтой о дальней стороне,

О чудной ночи, о луне...

Николаев неожиданно почувствовал силу и неотразимую власть поэзии. В стихах было так много неизъяснимой грусти, но не унылой, а высокой и светлой, такая красота вдруг открылась ему в гармонии звуков, вся глубина чувств и мысли, что он все слушал и слушал. Тряхнув головой, он, как мышь, вошел незаметно в класс и сел на свою парту у дверей.

Загремел звонок. Но никто в классе не шелохнулся. Надя дочитывала последние строфы:

Но те, которым в дружной встрече

Я строфы первые читал..,

Иных уж нет, а те далече,

Как Сади некогда сказал...

Блажен, кто праздник жизни рано

Оставил, не допив до дна

Бокала, полного вина,

Кто не дочел ее романа

И вдруг умел расстаться с ним,

Как я с Онегиным моим.

Надя замолчала, сама завороженная волшебством Пушкина. Молчал и класс.

— Ну что же! — прервала тишину Надя. — Подите отдохните.

Класс поднялся. Но уже никто не стучал партами и никто не сказал ни одного слова. Но и без слов Надя видела победу в увлажненных глазах, в той тишине, которая вдруг посетила класс, в тех чувствах, которые пробудил поэт и которые можно только понимать, но не выразить словами. И, когда, уходя из класса, она поравнялась с партой Николаева, он, смущенный, снял свою грязную чаплышку.

Глава XV. ДЕНЬ СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЫ И ПРОСВЕЩЕНИЯ

Жизнь понемногу налаживалась. Солнечный, безветренный стоял сентябрь — настоящее бабье лето. И здоровье Нади окрепло.

Однажды в учительской Аркадий Андреевич с особо важным видом ей сказал:

— Надежда Алексеевна! Волостной комитет просил меня с вами поговорить. Дело в том, что в одно из воскресений будет проводиться День советской пропаганды и просвещения. Жизнь входит в русло. Надежды некоторых на Колчака рассеялись. Но есть еще много колеблющихся элементов. Надо разъяснить, растолковать, что дает им власть Советов, а что было при Колчаке — они сами на своей шее почувствовали. Утром на селе проведем демонстрацию, а вечером — торжественное собрание и концерт. Надо составить программу. Ну, там декламация, сольное и хоровое пение. Сценку в одном акте. Поговорите с Николаем Николаевичем. Хор у нас ученический прекрасный, есть очень интересные голоса, и мужские и женские. Программу составьте легкую, но из хороших классических номеров: Чайковский, Глинка, Рахманинов. Вам объяснять это не нужно. И еще одно. Собрание откроет председатель волостного комитета партии товарищ Ершов. А потом с докладом о Дне советской пропаганды и просвещения выступите вы. Да, вы, — повторил Аркадий Андреевич, увидев испуганные глаза Нади. — Могу вас заверить, что лучше вас никто не сделает. Я бывал на ваших уроках. У вас есть все, что для этого требуется. Память. Искренность. Свежая мысль и голос душевный. Подумайте, о чем надо сказать. Если понадобится, посоветуйтесь со мной.