Золотой Василек

«В тишине дрожат уныло листья в поздний час», — пел великий артист, и в ответ ему действительно трепетали ивы темными листьями. В звуках слышалась мольба, призыв и всесильная молодая любовь. Когда-то в счастливые годы эту серенаду пел Курбатов. Так же тихо всходила полная луна. Курбатов стоял, прислонившись к стене около рояля, и, откинув немного голову, просто, без аккомпанемента, пел, весь отдавшись вдохновению.

А Надя сидела на балконе, смотрела на лунную дорожку, на тонкие ветки березы, за которыми сверкала луна. Ветер качал концы ветвей, и казалось, что береза дышит.

Неужели все это было? Неужели она слушала серенаду, смотрела на звезды и полагала, что все, весь мир существует для нее? Для нее дышит береза, для нее вдали шумит прибой, из тайги льются запахи хвои...

Теперь все это умерло. А звуки лились, рассыпались в воздухе и уходили далеко за Волгу, в луга, откуда навстречу им вместе с росистой влагой в самом деле неслась песнь соловья.

И так тревожно билось сердце, так вспоминалось счастье, утраченное безвозвратно! Звуки пели, дрожали то сладко, то с укором. И вставали перед глазами Нади иные берега иной, далекой реки, и слышался шум векового леса.

Чувства, затаившиеся глубоко в душе, неожиданно выплывали, словно из тумана теплые лучи. Они распирали грудь, сжимали горло. И слезы, благодатные, как струи дождя в засуху, посыпались из воспаленных глаз Нади. Она их не вытирала, этот обильный поток. И они, сломив преграду, струились, будто торопились облегчить, освободить ее от мучительных сомнений, рассеять и отогнать их прочь.

Вот уж последний звук замер. Но и река, и луга, и ночной влажный воздух — все было напоено музыкой, и само небо, полное звезд, вспыхивало временами огненными полосками и роняло на землю звезды, а луна с высоты лила свой загадочный свет.

Снизу раздался свисток парохода. Сначала глухо, смутно, а потом все отчетливее слышался стук машины, колес и шипение воды.

Надя очнулась, медленно провела рукой по лицу, задержав ее на закрытых глазах, и, точно на кладбище, где она оставила бесконечно дорогих, навсегда утраченных людей, простилась со своими детскими грезами и пошла тихо по залитой лунным светом дороге.

Глава XIV. В ШКОЛУ

Старомодная плетеная открытая таратайка, подскакивая на кочках, катилась по проселку. Аркадий Андреевич Фонарев, сгорбившись, курил козью ножку и морщил черные брови. Наконец он усмехнулся и добродушно сказал Наде:

— А я, признаться, боялся, что у вас, как у всех женщин, узлов будет куча. Где же ваши вещи?

— У меня нет вещей, — сказала Надя.

— С вещами плохо, а без вещей тоже не лучше, — серьезно заметил Аркадий Андреевич. — У нас осенью грязь непролазная. Нужны сапоги. Обязательно. Да и без шубы не обойтись.

Он не расспрашивал, почему у Нади нет вещей. Время было такое, удивляться не приходилось. Только что отогнали с Камы Колчака. Сколько жизней погибло! А о вещах и думать было нечего.

— Мне ничего не надо. Как-нибудь проживу, — спокойно ответила Надя.

Аркадий Андреевич задумался.

Через какие испытания прошло это юное существо, если уж теперь ей ничего не надо!

Стояли последние дни августа. Богатейшие нивы Чистополья были не убраны. В прозрачном воздухе далеко виднелись застывшие крылья ветрянок. Поблескивали кресты колоколен.

— Значит, начнем трудиться, — отвечая на свои думы, продолжал Фонарев. — Вот интересно, в университете кто читал вам курс истории и литературы?

Надя назвала известных профессоров Петроградского университета.

— Да, — в раздумье сказал Аркадий Андреевич, — имена хорошие. Только ведь перестраиваться надо. Все это преподносилось с идеалистических позиций. А надо, надо подковывать молодежь материализмом.

Надя смущенно слушала. Она не понимала, о чем говорит Аркадий Андреевич, и, чтобы выйти из неловкого положения, сказала:

— Когда я поступила на Высшие курсы, то первое, что я услышала от Ивана Александровича, было следующее: «Выкиньте, пожалуйста, весь вздор, которым вам забивали голову в гимназии. Вы уже не дети и приехали не в куклы играть, а наукой заниматься». Боюсь, что опять мне придется начинать все сначала. Литературу я знаю, но как ее освещать по-современному, не знаю. Надеюсь на вашу помощь. Заведующий в уотнаробе сказал, что вы не оставите меня.