Золотой век

О чём можно говорить с простым стражем, да ещё и чужеземцем? Фараону никогда прежде не приходило в голову заговорить с Сиваналой или Тарвейей. Да даже с «Храбрейшими» из числа ремту, Нибаменом, например, который ныне также возвышен. Впрочем, они плохо говорили на языке ремту. Ирония в том, что это же можно и про Нибамена сказать. Головы проламывать он горазд, но способностью говорить речи его благие нетеру обделили.

А этот, бывший собутыльник, вообще говорит очень складно. Любят его послушать. Сам же Менна и любил, чему теперь немало досадовал.

Вот уж свалился на голову страж-златоуст. Звучит, как насмешка, как шутка.

Менне всё чаще она начинала казаться не смешной. Он узнал, что Автолика привечает Пасер. Это уж совсем скверно.

Однако вода камень точит и Рамсес всё же мало-помалу, но склонялся к тому, что блажь своего бывшего возничего можно и удовлетворить. Не радовало то, что тот выпрашивал себе дозволение лично отправиться в земли акайвашта. Не радовало, но фараон и с этим постепенно свыкся.

«Хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам».

— Мне нужно два года, — говорил Менна.

С Пентаурой он подсчитал, сколько потребуется затрат на всё предприятие. Да, куда больше, чем в прошлый раз. Но, если хочешь сделать что-то хорошо... Ну и так далее.

В общем-то, война на востоке всё равно выходила куда дороже. Нет, Аменеминету не нужно войско. Разве что шардана, они терпеть не могут Таруису и это очень хорошо. Нужно золото. Нужна добрая бронза. В землях акайвашта она, кстати, дешевле, ибо прямо туда упираются оловянные пути. Но, как бы то ни было, царь акайвашта всё же не сравнится богатствами ни с Та-Кем, ни с хета и, хотя доспехи и оружие в его стране весьма неплохи, но имеют их лишь немногие высокородные. Нужно больше. Та-Кем может предоставить их. В Джахи, Ра-Тенну, Амурру взята богатая добыча. Добрые панцири. Можно дать их акайвашта. Убудет ли от нас? Да не существенно. Менна всё подсчитал.

Рамсес слушал, где-то кивал. Думал.

Он слушал и своего внезапно разговорчивого стража.

Тот вещал иное. Дескать, хета устали, они хотят мира. Да, устали, но сие не значит, что они сломлены. Не значит, что надо просто поднажать и добить. Нет, они сильны. Но устали.

Он, Атарик, Автолик, знает высокородных, которые хотят мира. Сам Меченра размышляет о том. Он, Атарик, может привести свидетеля, который говорил с нечестивым царём, свидетель подтвердит.

Нет, до свидетеля не дошло. Рамсес был в походах, Ассуапи дома. Менна сделал всё, чтобы врач никогда не был принят повелителем.

Со свидетелем не срослось. А потом Меченра умер. При дворе даже устроили по сему случаю пир. Не слишком большой, но всё же.

Пасер, который стал всё чаще обращаться в Величайшему с речами, едва ли не слово в слово совпадавшими с теми, что говорил Атарик, продвигал мысль, будто с наследником Меченры, возможно, лучше будет заключить мир.

Этот призрак мира как будто бы даже начал обрастать плотью, но так продолжалось совсем недолго. Шпионы донесли, что новый царь хета весьма воинственен.

— Он хочет продолжать? — хищно оскалился Рамсес, — ну, стало быть, продолжим.

Он, наконец, согласился с Менной.

Сейчас, когда они возвращались из-под стен Аскаруни, уже было всё решено. Но Автолик об этом не знал. Пусть лучше своё место знает. Милость Величайшего уже в том, что чужеземцу дозволено вести беседы с фараоном. Не всякий чужеземец такого удостоен.

Когда фараон вступил в Священную Землю, время как будто ускорило свой бег и вот уже показались стены Пер-Бастет. Здесь Величайший намеревался ненадолго задержаться. Великий праздник, как-никак. Надо почтить богиню.

Флотилию встречало множество лодок, украшенных цветами. Фараона с головой окатила волна народного ликования. Знал ли он, что простолюдины меж собой называли его так же, как дозволялось лишь Верховному Хранителю? Если раньше не знал, что вот теперь услышал.

— Сессу! Сессу! — неслось со всех сторон.

— Да живёт вечно Величайший!

«Нейти» двигалась к пристани, напоминая могучего зверя пахема, плывущего посреди стаи уток. Простолюдины и даже высокородные простирали к Величайшему руки, надеясь поймать его взгляд. Это было бы невероятным счастьем, о котором будут рассказывать правнукам.

Море лодок, море людей. Автолик в очередной раз поразился тому, как многолюдна страна Реки. Как в таких невероятных толпах высмотреть одну, единственную?

Но сама Бастет направляла их. Едва Автолик ступил на сходни, он уже видел ту, что ждала.

— Хетти!

Она бросилась ему на шею и почему-то разревелась.

— Что с тобой?

— Это я от счастья, — сказала она, размазывая слёзы по щекам.

Голос её дрожал.

Что было потом? Ну а что должно было случиться? Их жизни соединила великая Кошка, богиня радости и плотской любви. Вот и была потом неизбывная радость встречи. Ну и плотская любовь, как без неё.

И лишь после того, как они, совершенно измученные, проснулись в объятиях друг друга, состоялся разговор, от которого умерла частичка души Автолика.

— Один человек с Итаки привёз новости, — сказала Миухетти, — про Палемона.

— Вот как? — улыбнулся Автолик, — как там они?