Золотой век

Миухетти села на край постели, обнажённая и какая-то, как ему вдруг показалось, беззащитная, сломленная и несчастная.

— Они пробыли на востоке три года. Ясон вернулся в Иолк, натянув поверх доспеха золотое руно.

— Золотое руно?

— Да, баранью шкуру, всю в золоте.

— Смотри-ка, значит Хастияр не соврал, — усмехнулся Автолик.

— Про Палемона болтают, будто все эти три года его в рабстве держала женщина. Царица.

Автолик удивлённо заломил бровь.

— Женщина? В рабстве? Что это значит?

— Я не знаю.

Она надолго замолчала. Автолик видел, что она чем-то подавлена.

— Что случилось, Хетти?

— Война, — сказала она тихо, — просто очередная война. С Авгием.

— С Авгием? — Автолик улыбнулся, — а я уж подумал...

Она повернулась к нему, и он увидел, что глаза её предательски блестят.

— Случилось сражение при Клеонах. С Молионидами, племянниками Авгия.

— И что? — спросил он, уже предчувствуя недоброе.

— Ификл погиб, — произнесла Миухетти совершенно безжизненным голосом.

Автолик сжал зубы.

— Как это случилось?

— Аркесий не знает, — ответила она.

— Может быть, он ошибся?

Миухетти поматала головой и спрятала лицо в ладонях.

Он подсел к ней и провёл рукой по волосам.

Они долго молчали.

— Я... — начала было Амфитея.

— Не говори ничего, — попросил он.

— Нет, — она упрямо мотнула головой и обняла мужа, прижалась всем телом, — я люблю только тебя.

— Я знаю.

— Он был мне, как брат.

— И мне.

— Только тебя... — прошептала она снова.

Он вновь погладил её по голове, по спине. Она это особенно любила. Всегда вздрагивала. Всегда просила ещё.

— Я хочу поехать в Микены...

Кто сказал это первым?

Неважно.

* * *

Пер-Бастет на время праздника стал домом и для чати Пасера, второго человека в стране, тени Величайшего. Вельможа не изменял многолетним привычкам даже сейчас, вдали от столицы. Ранним утром, прежде чем позавтракать самому, он кормил серо-бурого гуся, своего любимца.

Гусь важно прошествовал следом за слугой, который нёс поднос. Слуга поставил поднос перед вельможей и с поклоном удалился. На подносе стояло блюдо с кусками свежей пшеничной лепёшки и миска с тёплым молоком.

Пасер брал с подноса куска лепёшки, макал их в молоко и кормил гуся. Гусь жадно заглатывал хлеб, будто голодал не один день. Хотя он был весьма упитан и вряд ли смог бы взмахнуть крыльями и улететь, куда вздумается.

Пасер сосредоточенно кормил птицу, это был не первый его питомец из гусиного племени. Поколения гусей сменялись в доме вельможи. На свете немало нашлось бы людей, что с радостью поменялись бы местами с питомцами всесильного чати. Хотя ни малейшей заслуги гуся в том не было, он выступал всего лишь как слушатель речей Пасера. Ведь мало кто в здравом уме решит беседовать сам с собой, лучше уж завести слушателя. Гусь хотя бы станет надёжным хранителем государственных секретов.

— Что отличает всех живых существ? — говорил Пасер, глядя, как гусь глотает куски хлеба, — это одержимость. Ты одержим пищей. Как и большинство людей. Иные вином или плотскими утехами. А есть такие из рода человеческого, что одержимы властью. Безумцем, что сделался однажды нашим царём, тоже владела одержимость. Это и стало причиной неисчислимых бедствий. Потому, долгом своим я почитаю не допускать подобных приступов одержимости, пресекать их в зародыше.

Гусь захлопал крыльями, ведь вельможа так увлёкся размышлениями, что забыл о кормёжке. Пасер тут же протянул ему новый кусок хлеба. Гусь проглотил его и потянулся за новым.

Пасер продолжал изрекать глубокомысленные речи:

— Одержимость подобного рода я наблюдаю в одном безрассудном молодом человеке, на моё несчастье отмеченным дружбой с Величайшим. Да будет он жив, невредим и здрав, в отличие от своего низкорожденного приятеля. Нашего Верховного Хранителя, подчинённые ему люди за глаза никогда не называют полным именем, а ведь уже одно это о многом говорит. Он идёт по неверному пути и может утащить всех нас, словно провожатый, который вместо брода на реке завёл путников в глубокий омут. Менна носится с мыслями, которые он считает чрезвычайно мудрыми и даже великими. Устроить нечестивым хета неприятности на западе, натравить на их союзников в Таруисе и иных землях пиратов-акайвашта. Ха! Во-первых, мысль о том, что можно воевать чужими руками, Менна позаимствовал у самих хета, которые устроили на пустом месте, просто из ничего, восстание в стране Моав. А когда он попытался провернуть нечто подобное уже против них, то опозорился до чрезвычайности. Да и выставил себя перед всеми самовлюблённым болваном, коим, без сомнения и является. Пожалуй, любая хитрость, с которой носится Верховный Хранитель, на проверку оказывается непредсказуемой глупостью. Если его новая попытка устроить войну между акайвашта и союзниками хета увенчается успехом, то нас ждёт всего лишь очередное ожесточение и больше ничего. Мы так и останемся в вечном круговороте, подобно...

Он хотел сказать — «подобно Триединому», но не осмелился. Может его сейчас слушал сам Амен[131] и было бы неосмотрительно сравнивать установленный от начала Вечности миропорядок с чем-то, что чати считал скверным.