Золотой век

— Остался младший. Отцова гордость, материна радость. Какой пригожий был, красавец писанный, девкам головы кружил, косяками за ним шныряли. Вот невод закидывай и тяни — полезут девки в самом соку, одна другой красивше.

Амфитея улыбнулась.

— И рукастый какой был. Уж как я ревела перед ним, в ногах валялась. Умоляла иным ремеслом заняться, в море не ходить. Смеялся и не слушал. Как, говорил, на отца всё брошу? Я ему: «Не серди богов», а он только смеялся. Стал себя «тем, кто богов сердит» звать. Надо мной, значит, в насмешку. Да ты что не ешь-то ничего, милая? Ешь давай, силы тебе нужны.

— Да ем я, — смущённо пробормотала Амфитея.

— Долго боги похвальбу его терпели, а он с того терпения всё наглее становился, всё самоувереннее. Вот. А потом вышел в море и не вернулся.

Амфитея не знала, что ответить.

Сыновья Эсима и Антиклеи успели жениться. Подрастали внуки. Четверо. Но малы ещё. Эсим в море продолжал ходить, на людях держался бодро, и только жена его знала, как сильно он сдал после гибели младшего.

Такая вот судьба у моряка.

Антиклея, когда корабль провожала, вела себя, будто и не случилось ничего особенного.

«Ибо море — есть поле надежды...»

Вот только душа на части рвалась.

Амфитея слушала. Примеряла на себя. И как-то уже неловко выходило себя жалеть, самой несчастной считать, да о судьбе нерождённого ребёнка горевать.

А роды приближались. И пугали.

— Мальчишка у тебя будет, — говорила Антиклея, — живот вон как выпирает. Девочка, она всегда аккуратнее сидит. Живот круглее.

Амфитея натянуто улыбнулась.

— Я слышала такое. Не всегда сбывается.

— У меня сбудется, — заявила Антиклея, — и родишь легко. Знаю, что говорю. Бёдра широкие, хорошо пойдёт.

Амфитея снова улыбнулась. Мимо ушей пропустила. Просто слово доброе, что за ним стоит?

Оказалось, кое-что стоит. В конце зимы Антиклею позвали куда-то в дальнее селение, довольно далеко от города.

— К роженице, — объявила она.

— Ты разве повитуха? — удивилась Амфитея.

— Милостью Лохии, — усмехнулась та.

Потом, как вернулась, рассказала, что всё прошло хорошо, жертвой Лохия довольна осталась и вспомогла в лучшем виде. Вскоре в дом нагрянули незнакомые женщины, бабки-мамки, благодарили и заплатили щедро.

— Старейшины дочка родила, — объяснила Антиклея.

— Что же так далеко посылали? — спросила Амфитея, — разве ближе повитух не найти?

— Да тем, что к бабе, что к козе — всё едино. А у меня женщины от горячки родовой не мрут, хвала Лохии.

— Потому что жертвы хорошие?

— Потому что я руки мою, — шёпотом ответила хозяйка, — мылом или хоть щёлоком. Лучшее мыло из Чёрной Земли везут, из гусиного жира с окалиной[157] и порошком нитри.

Хозяйка опасливо покосилась в сторону домашнего алтаря, где стояла статуэтка Артемиды Критской, Лохии, «Родовспомогательницы». Явно не хотела, чтобы богиня обиделась словам про мыло.

Амфитея уже и не удивилась даже. Но спросила:

— А кто... — не договорила, замялась.

— Научил?

— Да.

— Это, милая моя, целая история. Я сопливой девчонкой была, мы на северном берегу Алаши жили. Сюда-то меня Эсим привёз, как замуж взял. Так вот, потонул как-то в шторм неподалёку корабль. Люди все спаслись, у самого берега дело было, да добро погибло. А время уж к осени, вот и застрял у нас один муж, что плыл на том корабле. Великий лекарь.

Был он родом, как сразу догадалась Амфитея, из Страны Реки. Впрочем, всё оказалось чуть сложнее. Будучи ремту, родину предков он прежде не видел и ехал туда впервые.

Амфитея подумала, что верно, всё же кто-то из богов за ней присматривает. Не бывает таких совпадений.

— Его Исхий звали? Исхиотеф?

Тут уж пришёл черёд Антиклее удивляться.

— Он всю зиму у нас прожил. Другой оплаты дать не мог, кроме рук и науки своей. Всю округу пользовал. А по весне мы его снарядили по чести.

Амфитея улыбнулась.

«Ассуапи, увижу тебя, знаю, что сказать. Только позвольте, боги, увидеться».

Месяц прошёл быстро. И вот уже Амфитея сидела в том же саду и держала на руках новорожденного сына. Антиклея не обманула, пообещав лёгкие роды. Сказала потом:

— У тебя, милая моя, с первым вышло, будто со вторым. Редко с первым так легко бывает.

Первый раз они вдвоём вышли на улицу. Пусть и младенец порадуется солнцу, увидит в первый раз остров, такой похожий на родину его матери.

Когда ребёнок родился, Эсим к тому времени от конца сезона штормов и праздника Посейдонова дважды в море сходить успел. Вернулся, а в доме крикливое прибавление.

— Эсим, говоришь? Вот, значит, ты какой, Эсим, внук Девкалиона, правнук Миноса, — хозяин дома, теперь уже Эсим-старший наклонился, рассматривая младенца.

Амфитея смутилась. Долго она своё происхождение скрывала, да всё же не сдержалась. Стыдно стало перед этим хорошими добрыми людьми какие-то тайны укрывать. Да и толку с тех тайн?

Эсим и Антиклея восприняли её разоблачение, как некую милость богов, знак особого расположения к их роду. Шутка ли — внучка последнего Миноса.

Она только и смогла ответить кормчему:

— Что же я ещё смогу для вас сделать? Чем отблагодарю? Ничего у меня не осталось. Буду только богов молить о вашем благополучии, каждый день. Вот и всё.