Золотой век

— Три дня; и вытащили его далеко от того места, где утонул; рыбаки вытащили неводом… Посинел, распух Захарыч-то, и не признать его. В то время откуда ни возьмись самый что ни на есть главный сыщик. Посмотрел это он так пристально на нашего утопленника, взвалил его на извозчика и повез…

— Куда?

— Знамо куда, на съезжий… Я-то, как будто не мое дело, стороной иду; лошаденка у извозчика плохенькая, едва ноги волочит, я еще перегнал лошаденку-то… Ну, на съезжем сыщик запер Захарыча в сарай, а на другой день я прихожу на съезжую, его уж обрядили в ахвицерскую амуницию и в парчовый гроб положили… И сошел солдат наш Захарыч за гвардейского офицера… Слышь, господа знатные приезжали взглянуть на него, проститься… Один князь важнеющий с главным полицейским начальником приезжал, долго смотрел на утопленника и, скажу я тебе, братик, князь-то вот как две капли воды схож со стариком боярином, которого наш господин привез к себе в гости.

— Неужели похож?

— Говорю, две капли воды.

— Да ведь и гость-то князем называется, может, тот самый и есть.

— Все может быть…

Тут старый камердинер не стал более слушать происходивший между двумя сторожами разговор и отошел от окна.

Происшедшая в Петербурге история с утопленником была ему хорошо известна, также известно было и то, как обер-полицмейстер упрашивал князя признать в утопленнике гвардейского офицера Серебрякова и как князь на это согласился.

Князь Платон Алексеевич был привязан к своему старику камердинеру, доверял ему и даже во многом с ним советовался.

Он также рассказал Григорию Наумовичу и про утопленника, которого бригадиру Рылееву хотелось выдать за Серебрякова.

— Так вот оно что; дело-то и раскрылось и всплыло на свет Божий; теперь известно стало, что за человек был утопленник… Простого солдата признали за гвардейского офицера. Офицер Серебряков живехонек, а мы его к утопленникам причислили!.. А все грех, вражда, зависть человеческая! Помешал слабый человек человеку сильному, власть имущему, вот и долой со света Серебрякова. Пусть он хоть и жив, а все же сила признала его за утопленника. И вычеркнули теперича беднягу офицера из списка живых людей. Ну, и дела же на белом свете делаются! Недаром говорят, что белый свет на волю дан… Завтра князиньке обо всем доложу, так раздумывал старый камердинер, располагаясь соснуть маленько около горницы, где спал князь Платон Алексеевич.

Едва только проснулся князь, как Григорий Наумович все подробно рассказал, что удалось ему услыхать и узнать из разговора сторожей.

Князь Платон Алексеевич немало был удивлен этому открытию и обрадован.

— Я нисколько не сомневался, что утонувший был не Серебряков… Я не понимаю, зачем бригадир Рылеев просил, чтобы я признал утопленника за Серебрякова, неужели только затем, что ему хотелось прикончить дело о его розыске, — выслушав своего камердинера, проговорил князь.

— Смею доложить вашему сиятельству, что у бригадира на то другая была причина, — робко промолвил старик камердинер.

— Ты думаешь?

— Так что, ваше сиятельство…

— Какая же?

— Смею доложить вашему сиятельству, не бригадиру Рылееву помешал Сергей Дмитриевич Серебряков…

— А кому же?

— Его превосходительству Григорию Александровичу Потемкину…

— Что ты говоришь, старик! — воскликнул князь Платон Алексеевич, удивленный словами своего камердинера.

— Сущую правду докладываю…

— Чем же может Серебряков помешать Потемкину?.. Серебряков офицер, а Потемкин — теперь всесильный вельможа… Я думаю, тебе ведомо, Григорий Наумович, про то?

— Так точно-с… А все-таки офицер Серебряков был большой помехою генералу Потемкину.

— Вот как… Да в чем, в чем?

— Не смею о том доложить вашему сиятельству.

— Нет, уж зачем… если ты начал говорить, то договаривай…

— Наша княжна Наталья Платоновна почти объявлена с согласия вашего сиятельства невестой Сергея Дмитриевича…

— Ну, ну, далее?

— А его превосходительство Григорий Александрович этого не желает.

— Что такое? Да ты с ума сошел, старик! Что за дело Потемкину до моей дочери?

— Видно, есть дело, ваше сиятельство…

— Ты, старик, говоришь, что-то загадочно… Я, знаешь, этого недолюбливаю и никаких обиняков не допускаю… Прямо говори! Ну! Подозреваешь ты в чем Потемкина, так?

— Так точно, ваше сиятельство.

— В чем же?

— В любовных чувствах к нашей княжне-голубушке, — как-то быстро, не переводя дух, выговорил старый камердинер, наклонив виновато свою голову; он испугался своих слов и стоял ни жив ни мертв.

— Вот как, старик, и ты догадался, что Потемкин неспроста к нам ездил, — спокойно промолвил князь Полянский, к удивлению Григория Наумовича. Старик камердинер ждал вспышку страшного гнева, ждал, что князь набросится на него, станет расспрашивать…

— Так точно, ваше сиятельство.