Золотой век. Книга 2. Империя

Снова зазвучали голоса. Миронид видел красные лица возражающих. Вот бы приказать скифской страже, чтобы этих людей вывели! Время для дискуссий прошло. Бо́льшая часть толпы осталась с ним. Он это чувствовал.

– Некоторые из вас говорят о спартанцах приглушенными голосами, вспоминают битвы при Фермопилах и Платеях. Это говорит ваш страх. Я был при Платеях. Видел, как каре афинян сдерживало персов. Мы выставили стену из щитов, и наше каре стало золотым самородком в речном потоке. Пусть спартанцы говорят о нас! Мы там были!

Тысячи людей приветствовали слова Миронида или заключенный в них вызов. Стратег почувствовал, что все плывет у него перед глазами. За всю жизнь он ни разу не испытывал такого! Он командовал людьми на поле боя, но не видел в них такой решимости, они словно только и ждали приказа, чтобы скатиться с холма на равнину. Их воодушевление будоражило его, как красное вино горячит кровь, вдохновляло искать правильные слова.

– Их восемь тысяч? – продолжил Миронид. – Что ж, мы город, целый народ. Мы страдали от чумы и отчаяния, пока дожидались их ухода, а они все еще здесь. И мы тоже. Мы Афинское собрание, со всей его силой и властью. – Он похлопал рукой воздух, чтобы успокоить толпу, но шум стих лишь немного. – Я прошу, чтобы меня назначили полемархом в отсутствие стратега Перикла. Поручите мне командование, и я выведу на поле двадцать тысяч человек, чтобы уничтожить волка, засевшего под нашими стенами. Закройте за нами ворота. Я возьму с собой нашу честь, нашу отвагу и покажу им, каково это – нападать на Афины. Во что это обходится!

Толпа согласно взревела, а через несколько улиц отсюда Перикл очнулся в темноте от лихорадочного сна. В комнате было жарко и душно, ему ужасно хотелось пить. Пришлось пошевелить сухими губами, прежде чем удалось позвать Аспазию. Когда она появилась, он лежал на спине. Ее нежная рука легла на лоб, другая поднесла к его губам чашу. Аспазия смотрела, как он, приподнявшись, отхлебывает из нее.

– Мне показалось, я слышал толпу… – прохрипел Перикл и снова лег.

Аспазия пригладила ему волосы рукой.

– Это ничего, – тихо сказала она. – Спи, отдыхай. Думаю, лихорадка прошла. Утром тебе станет лучше.

Он заговорил, не открывая глаз, не совсем придя в сознание, будто бормотал в полусне:

– Ты вырастишь мальчика, если я умру. Моя мать поможет… Не позволяй ей быть с ним слишком строгой.

– Не говори так, – прошептала Аспазия, и ее глаза увлажнились. – Я не смогу без тебя. Не буду. – Она опустила голову на грудь Перикла.

– Скажи ему, что я старался быть, как мой отец, – нужным человеком.

– Ты такой и есть, – шепнула Аспазия. – Попытайся уснуть, любимый.

Его грудь под ее щекой похолодела. Лихорадка действительно прошла, но Аспазия не понимала, засыпает Перикл или умирает.

* * *

Миронид склонил голову. Собрание назначило его полемархом на время войны. В тот момент, в то самое мгновение он принял на себя власть тирана, власть над жизнью и смертью в городе. Он понимал, что это сопряжено с ужасным риском, каждое его решение будут обсуждать и проверять, когда все закончится. То, что он совершит сегодня, либо превратит его в героя легенд, либо приведет к изгнанию, может, даже к казни. Собрав вокруг стратегов, Миронид чувствовал себя сильным. Все соглашались с ним: настал тяжелейший кризис.

Готовить армию к войне – для него это все равно что окунуться в знакомый и любимый поток. Он уже занимался этим перед Танагрой и еще десяток раз за долгие годы. Бо́льшую часть организации можно переложить на стратегов, но для Миронида это было, как если бы солнце взошло за день дважды. Пока собрание расходилось по домам, чтобы рассказать родным о происходящем, улицы наполнились бегущими людьми, которые собирали по всему городу доспехи и оружие, несли их к месту сбора. Месяцами они обсуждали, что нужно делать, если прозвучит призыв. И вот он раздался ночью, в темноте.

Спускаясь с Пникса, Миронид замечал в людях какую-то нервную радость. Некоторые узнавали его и слали ему благословения. Они хотели пойти в бой. Он знал это, добивался этого. Они ненавидели трусливое сидение за стенами Перикла так же сильно, как он сам, и, вероятно, тоже видели в поветрии проклятие богов, осуждение их противоестественного способа защиты. А может, некоторые, потеряв своих жен, сыновей и сестер, хотели расквитаться с врагом так страстно, что уже ощущали вкус победы так сильно, что не могли ни мгновения дольше оставаться за стенами.

Стражники во тьме спустились с дорожек, которые шли по верху стен вокруг всего города, выстраиваясь в шеренги вместе со своими командирами и стратегами. Казалось, они рады, что наконец идут в бой. Мирониду было известно, как они досадовали месяц за месяцем, глядя со стен на врагов, которые жгли дома и амбары. В такой безопасности нет чести. Они жаждали сойти вниз и биться вместе с остальными, напасть на тех, кто терзал и ранил их, кто презирал их силу. Миронид дал им шанс поквитаться, и они любили его за это.