Золотой век

В Саратове Пугачев засиделся. Он знал, что за ним вдогонку идут солдаты, и, назначив в коменданты города Саратова Ефимцева, поспешил оставить город.

Едва прошло два дня, как вышел из Саратова Пугачев, туда уже прибыл полковник Муфель со своим отрядом, а спустя немного — Михельсон с гусарами.

Оба отряда соединились и поспешили вслед за мятежниками.

LXXXV

— Это что такое за птица? — с насмешливой улыбкой спросил Пугачев, показывая на дрожавшего от страха маленького, худенького человека с длинными волосами, в каком-то странном одеянии.

Это был астроном Ловиц, случайно попавший в руки мятежников, когда Пугачев свирепствовал по берегу Волги, скрываясь от преследовавшего его Михельсона.

Астроном Ловиц с мертвенно-бледным лицом просил себе пощады у злодея.

— Кто это? — повторил свой вопрос Пугачев, обращаясь к своим приближенным.

— А пес его знает… По обличию похож на колдуна!

— Эй, сосулька, кто ты будешь? — ударив по голове Ловица, спросил у него Пугачев.

— Я… я астроном, господин! — на ломаном русском языке ответил ему Ловиц.

— А это что будет за штука такая?

— Астрономия, господин, наука, изучающая звезды и планеты небесные.

— Вот оно что… Так ты, выходит, звездочет?

— Так, мой господин!

— Умеешь ли ты узнавать судьбу человеческую по звездам?

— Нет, господин!

— Плохо твое дело, немчура!

— Для того, господин, чтобы узнавать судьбу человеческую по звездам, есть другая наука, и той науке я не обучался.

— Плохо, мол… Я думал, что ты мне погадаешь по звездам небесным о моей судьбине, а ты, выходит, гадать не умеешь, а только звезды считаешь.

— Так, господин мой!..

— Ну, так я прикажу тебя повесить, ближе к звездам будешь, ну и считай их на досуге! — с наглым смехом проговорил самозванец, приказывая казакам повесить астронома.

— За что же, господин мой?.. Пощади!..

Несчастный Ловиц упал на колени.

— Говорю к звездам ближе будешь. Тащите его!

Астроном Ловиц, несмотря на все его мольбы, был повешен.

Так злодействовал Пугачев, предавая всех казни, не разбирая ни пола, ни возраста.

Самозванец пустился вниз к «Черному Яру». Мятежников у него было хоть и очень много, но все они были плохо вооружены и состояли из всякого сброда.

Пугачев направился к Царицыну и остановился в ста пятидесяти верстах от него.

Михельсон шел по его пятам.

Пугачев остановился на высокой горе, между двумя дорогами.

Михельсон обошел его ночью и стал с своими гусарами против мятежников.

Самозванец пришел в бешенство, увидя перед собой своего грозного и храброго преследователя, но не смутился и смело направился на Михельсона с своим сбродом.

Несколько пушечных выстрелов достаточно было, чтобы расстроить ряды мятежников и обратить их в бегство.

Они бежали, оставляя победителям пушки и весь обоз.

Напрасно Пугачев старался остановить бежавших мятежников. Он проклинал, угрожал, но его никто не слушал.

Пугачев принужден был сам бежать.

Михельсон ударил им в тыл и преследовал их сорок верст.

Вся дорога усеяна была убитыми и ранеными мятежниками. Их убито было в этом сражении до четырех тысяч и взято в плен до семи. Остальные же мятежники рассеялись.

Пугачев с небольшим отрядом сообщников переплыл Волгу выше «Черноярска», чем и спасся от преследовавших его солдат, опоздавших четвертью часа.

Это поражение решило судьбу Пугачева.

Граф Панин послал об этом радостное известие в Петербург.

По дороге к Царицыну мелкою рысцой бежали две деревенские лошаденки, запряженные в простую телегу с рогожным верхом.

Лошадьми управлял рыжебородый мужичонка, с ним рядом на облучке, в солдатской куртке и фуражке, с щетинистыми усами и небритым подбородком, мрачным выражением лица, сидел, очевидно, денщик ехавшего в телеге не то офицера, не то рядового.

На сидевшем в кибитке маленьком худеньком человечке, с редкими волосами на голове, с продолговатым, умным и энергичным лицом, надета была тоже солдатская куртка и фуражка, а на офицерском шарфе через плечо висела короткая шпага. Его длинная шея была закутана не то платком, не то какой-то тряпкой.

Сидевший в телеге сладко дремал, как маятник раскачиваясь из стороны в сторону своим худым туловищем. Он то закрывал, то раскрывал небольшие выразительные глаза. Это был Александр Васильевич Суворов, гордость и слава русского оружия, прогремевший на всю Европу своими победами. Еще при жизни покойного главнокомандующего Бибикова усмирять мятеж хотели послать генерала Суворова, находящегося в то время под стенами Силистрии (война с турками тогда еще продолжалась), но граф Румянцев-Задунайский не отпустил Суворова, «чтобы не подать Европе слишком большого понятия о внутренних беспокойствах государства». Такова была слава Суворова.

Как только заключили мир с турками, Суворов получил назначение ехать немедленно в те губернии, в которых свирепствовал еще мятеж.

Граф Панин дал Суворову огромные полномочия и предписание начальникам войск и губернаторам беспрекословно исполнять все его приказания.

— Смотри, как енерал-то носом клюет! — улыбаясь во весь свой широкий рот, проговорил мужичонка, толкнув локтем денщика Суворова, Прошку.

— Видно, не выдрыхся! — мрачно ответил тот.