Золотой век

— Негодяя поляка, который осмелился очернить князя Полянского и его дочь, я приказал в 24 часа выслать из Москвы, лишив его навсегда права жить в столицах. А ты, главный сыщик, подвергнешься еще большему наказанию, если осмелишься давать волю своему языку и взводить, подобно поляку, небылицы на многоуважаемого князя Платона Алексеевича Полянского, — погрозив на сыщика, внушительным голосом проговорил ему граф Петр Александрович.

— Помилуйте, ваше сиятельство, ни единого слова не промолвлю…

— То-то, смотри: «Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами».

— Больше никаких приказаний от вашего сиятельства не будет?

— Один мой приказ тебе: забудь, что княжна Полянская выходила на свидание к офицеру Серебрякову, ступай!

— Слушаю, ваше сиятельство, — Мишка Жгут, радуясь, что так дешево отделался от грозного графа, поторопился от него уйти.

А на смену сыщику в кабинет графа вошел своей величавой походкой князь Платон Алексеевич.

Граф никак не ожидал видеть у себя князя Полянского и очень обрадовался его приходу.

— Князь Платон Алексеевич, спасибо! Вот уважил!.. Спасибо! Не ждал, не гадал, а он тут как тут, — идя навстречу с распростертыми объятиями к своему старому приятелю, веселым голосом проговорил граф Румянцев-Задунайский.

— Я к тебе, граф Петр Александрович, пришел с повинной: погорячился я в ту пору, как ты у меня был…

— Мало ли что бывает, князь!.. Что старое вспоминать! Чай, тебе известна поговорка: «Кто старое помянет, тому глаз вон».

— Уж ты, пожалуйста, граф, не клади на меня гнева… Нрав у меня такой крутой.

— Да полно, полно, князь Платон Алексеевич, я все давно забыл, одно лишь помню, что ты мой старый друг и благоприятель.

— Стало быть, граф вражды между нами как не бывало?

— И спрашивать нечего, князь… место ли вражде, где искренняя дружба… А я думал сам к тебе поехать, проститься: ведь я в Питер еду.

— Когда?

— Да дня через два-три…

— Так скоро… А я было думал, ты, граф, на свадьбе попировать не откажешься…

— На какой свадьбе? — удивляясь, спросил у князя Полянского граф Петр Александрович.

— Да ведь я дочь замуж выдаю за графа Аполлона Ивановича Баратынского, разве ты не знаешь? Не слыхал?

— Где же мне знать… впервой слышу… и скажу тебе, князь Платон Алексеевич, откровенно, не посетуй на меня: ведь Баратынский совсем не пара твоей дочери, княжне Наталье… Годен ей он в отцы, но не в мужья. Сам суди, ну какой он будет муж…

— Знаю, верно, старенек он; да где же молодых подберешь… а граф Баратынский знатен и богат…

— Прибавь еще, стар и развратен, ведь у него в усадьбе чуть не гарем…

— То было прежде, может быть, но только не теперь, — в словах князя Полянского прозвучала нотка неудовольствия и раздражения.

— Ты, пожалуйста, князь, на меня не сердись. Ведь я привык всякому «резать в глаза правду-матку»… Если бы меня спросил и сам граф Баратынский насчет своей женитьбы: то я бы ему так ответил: «Не блажи, граф, не заедай девичью жизнь, или тебе не хватает крепостных баб да девок»? А за приглашение на свадьбу, князь, тебе большое спасибо!.. Попировал бы с радостью… да надо в Питер ехать, к государыне, — так проговорил своему старому приятелю граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский.

Как решился спесивый князь Полянский ради примирения приехать в дом графа Румянцева-Задунайского?

С какою целью он то сделал?

А вот как.

Князь Платон Алексеевич приехал под предлогом пригласить графа Петра Александровича на свадьбу своей дочери; этой свадьбой он хотел графа окончательно сбить с толку и заставить не верить начинавшему ходить по Москве слуху, что княжну Наташу насильно отдают за графа Баратынского и что она любит другого.

— А скажи, князь Платон Алексеевич, мне откровенно: дочь твоя, княжна Наталья Платоновна, охотою идет замуж за Баратынского?

— Граф, а тебе разве это знать необходимо?

— Положим, необходимости нет. А все же любопытно.

— Изволь, граф Петр Александрович, я удовлетворю твое любопытство: моя дочь привыкла исполнять мою волю, мое желание.

— Из твоих слов, князь, видно, что княжна не с охотой идет за Баратынского.

— Не знаю, о том у ней я не спрашивал. Я только сказал дочери, что нашел ей в мужья графа Баратынского, — холодно ответил своему старому сослуживцу князь Полянский.

— Тебе, князь, не жаль дочери-то?

— Что за вопрос странный!..

— Странного в моем вопросе, князь, мало… Если бы я не имел расположения к тебе и к твоей дочери, то не спросил бы.

— За расположение, граф, тебе спасибо!.. А твой вопрос назвал я странным потому, что какой же отец не любит своих детей, не заботится об их счастии?

— Есть, князь, и такие отцы, которые ради пустого тщеславия или ради предрассудка губят, не сознавая сами того, своих детей.

— Надеюсь, меня к таким отцам ты не причисляешь?

— Прости, причисляю…

— Меня? — с удивлением воскликнул князь Полянский.

— Тебя, князь…

— Вот как… Впрочем, граф Петр Александрович, ты волен смотреть на меня какими хочешь глазами! — в словах Полянского прозвучала ирония и гнев.

— Ты, пожалуйста, князь Платон Алексеевич, на меня не претендуй. Говорю я с тобой как со старым моим товарищем и сослуживцем.