Кумиром Сергея Бархина был великий архитектор Ле Корбюзье. Свой удивительный поэтический образ – шляпа, плащ и очки в круглой темной оправе – он лепил с этого изысканного и артистичного француза.
Когда Ле Корбюзье утонул, зодчему было 77 лет, а Серёже – 28. В одной из газет проскочила крошечная статья, Бархин аккуратно вырезал ее и положил в паспорт.
– Ночью в сильном подпитии я возвращался домой, и меня остановил милиционер, – рассказывал Сергей Михайлович. – Забрал у меня паспорт, открыл и увидел заметку с маленькой фотографией Ле Корбюзье – круглые очки, прическа, – внимательно меня оглядел и, заметив сходство, спросил: “Это что, ваш родственник?” – “Да”, – сказал я. “Сочувствую!” – Милиционер отдал мне паспорт и отпустил.
На ярмарку “Арт-Москва” пришел Умар Джабраилов, залюбовался Лёниной электрической Луной и спросил:
– Почём полумесяц?
Мой приятель краснодеревщик Витька:
– Почему ты никогда не звонишь? Позвони мне и что-нибудь спроси, неважно что, ну, например: “Ты уже сдал посуду?”
– Не облизывай нож, – говорю, – а то злой будешь.
– Знаю! – сказал Тишков. – Потому и облизываю.
Валентин Ежов, кинодраматург, автор сценариев “Баллада о солдате”, “Белое солнце пустыни”, “Крылья”:
– …Как – нет Даура? А мы с ним договорились встретиться! Это же ученик мой. Я преподавал у него на Высших сценарных курсах. Два единственных абхаза, которые учились на сценаристов в Москве, – они оба учились у меня. Можно сказать, вся абхазская литература прошла у меня подготовительный курс…
– Однажды мы шли с Дауром по Гагре, – рассказывал мне Валентин Ежов, – он остановил такси и сказал водителю: “Друг! Знаешь ли ты, что в мировой кинодраматургии есть два абхаза? И оба они учатся у этого человека. Так что на территории Абхазии он должен ездить на такси бесплатно. Иначе мы опозорены!”
В Сухуме решили основать музей Даура Зантарии, что было чрезвычайно сложно, поскольку у Даура не было решительно никакого имущества.
– Делается элементарно, – сказал Лёня. – Выделить немного денег, нанять человека и послать его на барахолку: пусть купит стул, на котором сидел писатель, телефонный аппарат, сюртук, кровать, настольную лампу, книги – в буке. Шторы, очки – обязательно, на столе – рукописи и записные книжки, фотография жены под стеклом. Дальше – зеркало, фотография бабушки с дедушкой, башлык. А самое главное – печатную машинку. А то музей комиссара, – вздохнул Тишков, – а нагана нет…
Получили с Седовым ответственное задание из Кремля сочинить житие русского Деда Мороза. Пообещали гигантский гонорар, блестящие перспективы. Уже Успенский не справился и другие мастера сказочного цеха о нашего героя зубы обломали. “Ибо это не просто сказка, – предупредили, – а библейский миф, требующий глубокого погружения. На чашках и тарелках нашу историю будут изображать, дети в школе изучать… Но авторства, разумеется, не будет…”
– За молчание – процент! – быстро сказал Седов.
В 90-е годы Саша Дорофеев отбыл в Мексику и прожил там десять лет. Он писал картины на библейские сюжеты, за что получил прозвище Дионисий, сочинял рассказы и повести, пил текилу и носил сомбреро. В Мексике он скучал по Москве, а в Москве затосковал о Мексике.
– Гуляя в окрестностях “Петровско-Разумовской”, – говорит, – неожиданно обнаружил переулок с удивительным названием – Эльдорадовский.
И добавил молодцевато:
– Вот так! Эльдорадовский переулок!
Я читаю Лёне:
“Как удивить женщину.
Чтобы сделать сексуальную жизнь похожей на фейерверк, достаточно иметь при себе необычного друга –
Миллионы мужчин по всему миру используют самоклеящиеся аппликаторы и получают превосходные результаты, длительные и частые эрекции. Достаточно прикрепить 1 пластырь на 3 дня. Действует 72 часа”.
Лёня в ужасе:
– Куда прикрепить?
Экскурсовод в Шарм-эль-Шейхе зазывает на экскурсию в Иорданию:
– Там идешь подземными туннелями три километра, и, честно говоря, нет ни единого места нерасписанного, и вдруг – свет откуда-то, вы поднимаете голову и видите гору сокровищ, по сравнению с которой каждый из вас, я извиняюсь, конечно, выглядит песчинкой…
На Красноярском книжном фестивале Миша Яснов – про поэта Львовского:
– Пришли дети с мамами, сели, внимательно слушают. А он: “хуй” да “хуй”! Так и хочется сказать: старик, меньше слов, больше дела!
Написала и засомневалась, вдруг это какой-то другой поэт?
– В Красноярске был Станислав Львовский? – спрашиваю Яснова.
– Да, – Миша подтвердил. – Ему потом бабушка одна очень интеллигентная сказала с укором: “Слушайте, у вас такое умное лицо, почему же вы порете такую хуйню?”
– Я тебя арендую на мое завтрашнее выступление, – сказал Тишков. – Будешь у меня на разогреве. Все-таки какой-никакой писатель, читает так артистично свое произведение, а потом выходит мэтр и проводит мастер-класс…