Золотой воскресник

В Праге на книжной ярмарке на сцене центрального павильона Андрей Битов собирается исполнить свою композицию по черновикам Пушкина в сопровождении джазовых музыкантов – Владимира Тарасова с барабанами и Александра Александрова с фаготом. Посетители ярмарки толпами проходят мимо. Битов рокочущим голосом в микрофон зазывает публику:

– Я всю жизнь не мог понять, – говорит он, – почему Пушкин предпочитал что-то чему-то, когда и так было хорошо… Идите сюда, садитесь, между прочим, это лучший барабанщик в мире… А это лучший фагот в мире… Поверьте, черновики интереснее читать, чем хрестоматию. Хотя черновики почему-то читают только ученые. Это чистая партитура для джазовой импровизации. Мы читали в Нью-Йорке – зал был куда больше и публика куда строже, никто не понимал ни одного слова по-русски, но все сидели завороженные. Подходите, в Праге это будет в первый и последний раз. Мы не делаем из этого чёса. Штучное выступление. Я придумал эту фишку. Фишка – зерно – идея – это музыкальный термин. Итак, “Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы”.

Все трое погружаются в глубокую медитацию. Откуда-то из глубин подсознания возникают звуки – инструментальные и голосовые.

– Смутно смысла я ищу, я понять его хочу… Чего – добра иль зла ты был свершитель… Ты грозный был свершитель… И гол и наг пришел разврат… сердца застыли… и брата продал брат… цари отечество забыли… Добро и зло, все стало тенью. Все было предано презренью. Все, кроме власти.

Без очков читает.

Завел текст за микрофон.

Руки твердо держат бумагу, не дрожат.

– Опять “Бессонница”, но другая. Он уже не ищет смысла, он его уже нашел. Прочитаю, чтобы показать, что он от него в конце концов оставил…

Те несколько человек, которые таки остановились или присели у эстрады, замерли потрясенные, не в силах пошевелиться. Дети из посольской школы преподносят цветы. Спектакль окончен. Тарасов разбирает ударную установку. Александров прячет в косметичку мундштуки, заворачивает в зеленые махровые полотенца колена фагота.

– Ну? Что? Отстрелялись, Андрей Георгич? – говорит Ира, сотрудница фонда Филатова, сопровождающая российскую делегацию.

Пригов Дмитрий Александрович в подобных случаях спрашивал:

– Отговорили?..

* * *

Владимир Тарасов – Битову:

– У меня вечер будет, посвященный Хлебникову.

Битов:

– Хлебникову! Небось ничего не читал!..

* * *

Едем в такси в Праге, писатель Евгений Попов рассказывает, как дирижер Колобов собирался на юбилей к Виктору Астафьеву в Красноярск – дирижировать местным оркестром. И Колобов спросил, что Виктор Петрович хочет услышать?

Астафьев ответил:

– Я человек немузыкальный, не знаю ничего – наверно, Верди, Калинникова и Шёнберга.

Владимир Тарасов – с переднего сиденья, оживленно:

– А что Шёнберга?

– Ну, брат, ну ты… – замялся Женя.

* * *

“Единственное, что я закончил, это курсы барабанщиков, – рассказывал Яков Аким. – Однажды меня делегировали пройти с барабаном по Красной площади. Записывали на демонстрацию в районном Доме пионеров.

Они спросили:

– Ты кто?

Я ответил:

– Я еврей.

– Да нет, мы спрашиваем – горнист или барабанщик?”

* * *

“Марина, привет, – написал мне Миша Альперин из Норвегии, последние годы он жил на берегу северного фьорда и преподавал в Норвежской музыкальной академии. – Я сегодня катался на лыжах. Солнце, серебряный снег, у меня улыбка до ушей от блаженства.

Стою в очереди в кафе за чаем и думаю: так хочется поделиться этим кайфом.

С кем бы?

Вдруг приходит на ум – с Мариной Москвиной!

Я так же, как и ты, сегодня хотел расцеловать весь мир…

Вот решил поделиться.

Это тот же хулиган в красных носках…

Все течет…”

* * *

На приеме у коллекционеров Доры и Марио Пьерони в Риме Тарасову очень понравился композитор по имени Рикардо. Он стал восхищаться, что Рикардо прямо за столом в разгар общей беседы громко разговаривает по телефону.

– Любой американец счел бы это невежливым, – радовался Володя, – а итальянцы молодцы.

– Следующий кадр, – говорю, – Тарасов на сцене стучит в барабаны, звонит телефон, он откладывает палочки, берет мобильник и долго, нудно решает бытовые вопросы.

Володя:

– А что ты думаешь? Есть такой пианист (назвал его имя), он в Германии играл концерт, а телефон лежал на рояле. Ему кто-то позвонил, он взял трубку и пять минут разговаривал. А в Германии все очень строго. Его импресарио потом спросил: “Кто звонил?” Он ответил. Тот взял его телефон и как швырнет в окно с седьмого этажа!

* * *

Мы с Лёней решили посетить Колизей. Толпы туристов плотным кольцом окружили развалины. Тысячи сумасбродов привезли сюда детей. Жара, километровые очереди в кассу.

– Хочешь, можем отстоять очередь и войти, – любезно предложил Лёня.

– Ни за что! Бежим отсюда!

– Что хоть тут происходило? – кричит он мне вслед.

– Да ничего хорошего!.. – я отвечала ему, унося оттуда ноги.

После Колизея туристический задор у меня окончательно угас.

– Тебе-то все равно, твои друзья ничего тут не знают, кроме Колизея, – ворчал Лёня. – А мои искусствоведы будут спрашивать: это видел, это видел? А я – ни музея Барберини, ни Ватикана…

* * *