Золотой возраст

Тем, кто мучительно, сбивая подошвы, карабкается на утес музыкального мастерства, не ведом дикий восторг бренчания. Счастье для них в созвучии, в гармоничности звучания; чистотой и неповторимостью каждой отдельной ноты дорожит лишь бездарный барабанщик. В одних нотах он слышит море, в других – церковные колокола, в некоторых – шум леса и запах растений, а бывает – он слышит, как танцуют фавны под веселую мелодию свирели или различает тяжелую поступь кентавров, выглядывающих из пещер. В некоторых нотах звучит лунный свет и алеет бутон розы. Бывают звуки голубые, некоторые красные, встречаются и такие, в которых марширует под бравурную музыку целая армия с шелковыми знаменами. И среди всей этой фантазии царит маленький человечек, визжащий и подпрыгивающий от восторга, высвобождающий плененные внутри огромного палисандрового короба струны, и инструмент жужжит, словно полный роящихся пчел.

Я с упоением погрузился в звуки, когда же остановился на минуту, заметил, что хозяин дома внимательно наблюдает за мной поверх фолианта.

– Что касается немцев, – неожиданно начал он, как будто мы долго обсуждали с ним какую-то тему, – они достаточно образованы, допустим. Но где же вдохновение, тонкость восприятия, чутье? Все это они берут от нас.

– Ничего они от нас не берут, – решительно заявил я, – Германия создает лишь музыку, которую, кстати, тетя Элиза воспринимает весьма враждебно.

– Вы думаете? – с сомнением произнес мой друг.

Он встал и в задумчивости прошелся по комнате.

– Что ж, меня восхищает способность к такой объективной и трезвой критике в столь юном возрасте. Подобные качества столь же редки, сколь привлекательны. И все же, взгляните на этого писаку, как отчаянно, как из последних сил он борется, прямо здесь, перед нами.

Я боязливо выглянул за дверь, опасаясь обнаружить там какое-нибудь снаркоподобное в кэрроловском духе существо, сражающееся с кем-то на ковре. Но ничего похожего не обнаружил, о чем и сообщил хозяину.

– Вот именно, – в восторге выкрикнул он, – вам, с багажом школьных знаний определенного уровня, не составляет никакого труда заметить это, но для писаки…

Тут, на мое счастье, в комнату вошла экономка – опрятная степенная дама.

– Стол накрыт в саду, – сурово произнесла она, словно пыталась втолковать что-то важное кому-то, совершенно не способному что-либо понять.

– Я достала пирожные и печенье для юного джентльмена. Лучше пойти туда сейчас, пока чай не остыл.

Мечтатель отмахнулся от назойливой дамы, он размашисто шагал по комнате, потрясая аористом над моей головой. Однако, экономка не шелохнулась и, дождавшись первой паузы в его сбивчивой речи, спокойно произнесла:

– Лучше выпить чай сейчас, пока он не остыл.

Несчастный бросил на меня взгляд, полный бессилия.

– Самое время выпить чаю, – безвольно согласился он и, к моему огромному облегчению, вышел в сад.

Я огляделся в поисках юного джентльмена, и, не обнаружив его, решил, что юноша, видимо, так же рассеян и забывчив, как и хозяин дома. Со спокойной совестью я принялся за пирожные и печенье.

После такого вкусного и весьма познавательного чаепития произошел эпизод, который до сих пор так и не стерся из моей памяти. Внизу, на дороге, перед беседкой, в которой мы сидели за чаем, показался сутулый и оборванный бродяга, рядом с ним шла неряшливо одетая женщина вместе с жалкой дворнягой. Увидев нас, бродяга начал свое профессиональное нытье, и я с искреннем сочувствием взглянул на своего друга, потому что знал, конечно же от Марты, что к этому времени суток у него обычно не оставалось ни гроша. Каждое утро он выходил с набитыми мелочью карманами, и возвращался совершенно опустошенным. Все это, вежливо и немного виновато, он долго объяснял бродяге, и, наконец, человек на дороге понял всю безнадежность ситуации, после чего начал с упоением проклинать несчастного, не стесняясь в выражениях. Он обругал его глаза, черты его лица, все его части тела, род занятий, его родственников и друзей, и рассерженно заковылял прочь. Мы смотрели им вслед, и они почти совсем скрылись из виду, когда вдруг женщина, явно выбившись из сил, остановилась. Ее спутник обрушил на нее поток ругательств, как и полагалось в его положении, потом взял у нее мешок и с грубоватой лаской в голосе предложил опереться на свою руку. В его движениях можно было разглядеть даже нежность. Нежность проявила и дворняжка, лизнув женщине руку.