Золотой жёлудь. Асгарэль. Рассказы

  Вова Римаков повстречался ей на безлюдной из-за метели улице. Лидия верит – это сама судьба раздвинула тогда снежную пелену, чтобы она и Вова смогли выйти навстречу друг другу…

Они спрятались от непогоды в подворотне. Вова дурашливо размахивал своей инвалидной палкой, изображал денди, словно и не было угрозы ампутации ноги после ранения, и рассказывал, как с другими раненными безногими мальчишками играл в госпитале в футбол.

– А что? Прыгали на костылях, голы забивали…

Они вдвоём долго так весело разговаривали, прикрываясь от колючего холодного ветра, а потом он вдруг пригласил её и Асю вместе встретить новый 1947 год.

  «Вова, Ася… Остались одни фотографии бурые, то кровавое время впитавшие… Большие и сильные погибают, а мелочь, типа меня, прячется в норках и выживает», – подумала Лидия Николаевна. А ведь она одинаково любила их обоих. И было время, когда Ася казалась ей самым дорогим человеком.

Ей вспомнилось, как одним августовским днем, только вернувшись в Москву после лета в деревне, она услышала Асин голос под раскрытым окном.

– Лида ещё не вернулась? – спросила Ася Лидиного отца, который, как всегда, по-турецки восседал с шитьём на столе.

    Ася так обрадовалась подруге, что попросила Лиду высунуться из окна, чтобы расцеловать её…

Лидия Николаевна заплакала – не о покойниках даже, а о себе, об ушедших детстве, юности. Всё, что было когда-то молодым и свежим, завяло или умерло, и от этого обрело грустную прелесть.

  Нет, Света неправду про Машеньку сказала. Просто дочь боится, что наследства не получит. Некрасиво это … А ведь жизнь недавно казалась удачной и состоявшейся. Света, Маша, Даниэла, Серёженька…

  6.

  Нагуляв аппетит прогулкой по незнакомому городу, они отыскали уютный ресторан. На ужин заказали обычное: Люси для себя – бокал домашнего вина и запечённую рыбу, Сергей – пинту желтого Бадвайзера и слегка недожаренный стейк с овощами.

  Люси была оживлена без видимой причины. Нервно посмеиваясь, жена попросила ещё вина, и ещё. Хотя два бокала – её максимум. «Дешёвая женщина тебе досталась, Серёжа», – шутила она в дни, когда ещё была уверена в своей женской привлекательности.

  В гостиницу он вел её за руку. Она спотыкалась, по-девчоночьи хихикала. Сергей всеми силами избегал сравнивать Люси с Машей, но всё равно посмотрел на жену чужими недобрыми глазами: пьяненькая, полноватая англичанка с покрасневшим лицом.

  Тотчас устыдившись, он напомнил себе, что причина – не в жене, а в нём самом. Идущая рядом женщина остаётся прежней, смешной и тёплой Люси. Да, она склонна к полноте и время от времени с этой полнотой борется (диеты быстро сходят на нет, в холодильнике снова появляются нормальные продукты, и Люси шутит над своей бесхарактерностью). Но Сергея несколько лишних килограммов в жене никогда не смущали.

Жить с ней легко, она обладает талантом наполнять мир вокруг себя такими же милыми, уютными вещами, не делая его при этом излишне материальным. Цветок в скляночке, полная любви записка, сладкий сюрприз под подушкой принадлежат ли вообще к материальному?

Сергей мог сравнить их дом с другими, не очень счастливыми, где ему доводилось бывать. Он вспомнил соседскую семью. Даже предметы кажутся там свидетелями битв – плохо склеенные вазы, зеркало и раковина в трещинах. Из соседской квартиры доносятся крики, хлопанье дверей. А его дом всегда был спокойным и счастливым местом. Именно благодаря Люси. Был…

  Сейчас она ждала, что муж разделит веселье или приласкает её, и добилась своего. Радостная возбужденность всё-таки передалась Сергею. В номере гостиницы они первым делом полезли в бар и, обнаружив там вино, выпили всю бутылку. Потом он лёг, а она засобиралась в ванную. «Мы так давно не были близки», – подумал он, глядя на её распахнутый халат и разбросанные по полу туфли и бельё.

  Люси, словно прочитав мысли мужа, плюхнулась рядом, шутя прикусила мочку его уха. Все показалось лёгким и прекрасным, как в самом начале их отношений, и Сергей потянул жену на себя, навалился сверху.

  Она состроила капризную гримаску, изображая, что задыхается под тяжестью мужа. Он почувствовал её грудь и сразу вспомнил, сколько радостей приносили ему жаркие и щедрые ласки жены.

  Сергей провёл рукой по Люсиному телу, нащупывая свой любимый изгиб, и вдруг остановился, обмяк. Он ожидал найти совсем иное: прохладную кожу, под которой – слегка выступающие рёбра и прочие милые жалкие косточки.

  Эта цыплячья хрупкость стала его наваждением, она вызывает в нём такое острое и противоречивое желание: защитить и в то же время до боли стиснуть худенькое, длинное, нерожавшее тело. И в попытке хоть какой-то близости ждать ответа, хоть намёка на него, и умолять о пощаде, и в отчаянии замирать, не находя ничего, никакого ответного телесного или душевного движения. А потом обвинять только себя в её холодности, и клясться себе, что это было в последний раз. Но стоит увидеть эти прозрачные глаза, эту улыбку, как наваждение начнётся сначала…

  Люси поняла всё одновременно с ним. Она обиженно свернулась клубочком на краю кровати.