К концу вторых суток ветер несколько утих, и дождь тоже сделал паузу. Этот возврат покоя Марджери восприняла как некий повисший в воздухе вопросительный знак. Она даже осмелилась выползти из их убежища, чтобы проверить, что осталось от их тропы, но не успела сделать и несколько шагов, как ветер поднялся снова. И задул еще сильнее, чем прежде. Слишком поздно Марджери догадалась, что это как раз и было «око бури», опасный миг краткого покоя, после которого все становится только хуже. Ветер мгновенно вырвал у нее из рук лампу-«молнию» и швырнул о землю с такой силой, что она с грохотом разлетелась вдребезги; осколков было такое множество, словно лампа была раз в двадцать больше размером. Марджери попыталась повернуть обратно, но и ее ветер швырнул на землю, так что к Инид она подползла на четвереньках, осыпаемая градом веток, листьев и камней. Она и сама несколько раз невольно ударилась.
– Мы погибнем! – крикнула Инид в две тысячи трехсотый раз. – Мы так и умрем тут, и никто, никто нам помочь не сможет!
Еще одну ночь они провели на горе. И снова всю ночь Марджери говорила, рассказывая что-то Инид. А потом, наконец, ветер действительно стал стихать, заметно посветлело, тучи начали уплывать за горизонт, и дождь лил уже не с такой неистовой силой. И Марджери сперва заставила себя выползти из земляного убежища, а затем вытащила оттуда Инид.
И они стали потихоньку спускаться вниз, по-прежнему так тесно прижимаясь друг к другу, словно были связаны веревкой. Инид совсем ослабела. А Марджери сорвала голос и охрипла. Но, как ни странно, в рюкзаке у нее уцелели и ботанизирка, и шлем, и вторая сетка для ловли насекомых. Мистер Роулингз тоже был цел и невредим. Но практически все остальное было утрачено. Прорубленная ими тропа оказалась засыпана мусором, ветками и камнями. Путь также преграждали упавшие деревья и скатившиеся сверху огромные валуны размером со шкаф. Мелкие камни хрустели под ногами, как осколки битой посуды; а пересекавшие тропу ручьи в некоторых местах были глубиной по колено. И от каждого клочка земли поднимался пар. Но влажный воздух был уже полон птичьего пения и свиста. Марджери, взвалив на плечи оба рюкзака, заботливо помогала Инид перебираться через упавшие деревья и преодолевать вброд водные преграды, неожиданно возникавшие у них на пути. Инид одной рукой поддерживала свой драгоценный живот, а другой цеплялась за Марджери.
– Инид, как ты себя чувствуешь? С ребенком все нормально? Он шевелится? Еще шажок, Инид. Ну вот, отлично получается. Продолжай в том же духе. Еще шажок. Замечательно! И еще один, и еще. Смотри, Инид, ветер-то почти улегся. Мы выжили. Мы справились. Мы скоро будем в безопасности. Выше нос, Инид!
– Да я в порядке, Мардж. И ребенок тоже. Только не могла бы ты перестать говорить, а? Пожалуйста! Ты столько говоришь, что я не могу
Какая-то хищная птица все кружила над ними, словно пытаясь понять, живые они или мертвые и нельзя ли их съесть.
Просто чудо, что их бунгало уцелело. Оно не только осталось на месте, но и выглядело по-прежнему – а может, даже чуточку лучше. Кое-какие пальмовые листья с крыши ветер, правда, унес, но уж это-то поправить было легче легкого. И лесенки, ведущей в дом, больше не было, впрочем, она и так была сломана. Буря почти вдребезги разнесла круговую веранду-развалюху. А вот старый толь на крыше, как ни странно, уцелел и даже никуда не улетел, а лишь слегка расползся под ливнем. Дверь разбухла, зато теперь не так сильно болталась. Наверное, подумала Марджери, это бунгало пережило на своем веку столько нашествий циклонов, что хуже ему быть просто уже не могло. Оно как бы стало циклоноустойчивым. И Марджери испытала мощный прилив любви к этой жалкой хижине, которая отныне казалась ей самым лучшим жилищем в мире.
– Мы дома! – завопила Инид. – Мардж! Мы добрались! Мы дома! Мы справились!
Но без лесенки подняться в дом она не смогла. Марджери пришлось практически втаскивать ее туда. А потом и ее собаку.
Инид не просто ослабела за эти дни, но и стала весьма нервной, раздражительной. Когда Марджери открыла дверь в дом, оттуда буквально ринулись наружу самые разнообразные твари, включая живого угря, и, увидев это, Инид так пронзительно закричала, что даже сама опешила. А потом, в растерянности моргая, застыла на пороге, ибо внутри и впрямь творилось нечто невообразимое. В большой комнате на полу стояло целое озеро воды, и в нем плавали ветки, бумаги, банки «Спама» и останки тех образцов, которые они добыли, можно сказать, с риском для жизни. Со стены свалилась картина с младенцем Иисусом. Из кабинета Марджери ветром вынесло витрины с уже наколотыми насекомыми и банки с законсервированными образцами; почти все были разбиты вдребезги. Книги промокли насквозь.
– Ну, ничего, все не так уж и плохо, – медленно промолвила Марджери. – Да, Инид, все не так уж и плохо.
– Правда?
– Безусловно. Мне доводилось видеть зрелища куда страшней.