Я к тому времени уже кипела, как вы, наверное, догадываетесь, поэтому, даже не успев задуматься, резко повернулась на зов, исходивший из маленькой ниши, открывшейся сбоку одной из дорожек. Большинство бойцов укрылись в такие норки-убежища, укрепив их защитными заклинаниями и артефактами.
Я не удосуживалась в них заглядывать, потому что просто могла перехватывать вылетающие наружу заклинания. Но эта норка открылась для меня – очень любезно, – поэтому я шагнула внутрь и обнаружила Хамиса Мвини, а с ним еще троих, включая двух человек и одну прекрасную статую, которая медленно, но неуклонно трескалась и неумолчно испускала поток приглушенных звуков, очевидно ругательств на суахили. Я никогда не изучала суахили, но эмоции были вполне понятны.
– Ты что делаешь, ненормальная? – поинтересовался Хамис – воплощенное обаяние. – Ты зачем превращаешь всех подряд в камень?
– Лучше так, чем люди друг друга поубивают, – огрызнулась я. – А ты что здесь делаешь? У Занзибара не больше пяти мест в Шоломанче, вряд ли с вас требуют уйму маны. Какая вам разница, останется школа или нет? Вы не в союзе ни с Нью-Йорком, ни с Шанхаем!
Он сделал раздраженный жест, явно поражаясь моей глупости; и жест вышел угрожающим, поскольку Хамис держал массивное старое копье, которое никак не вязалось с его шикарным красным костюмом. Копье окружал слабо светящийся контур, словно на самом деле их было два. Сделанный из ржавого железа наконечник, казалось, был готов рассыпаться, и конечно, копье только с первого взгляда казалось настоящим оружием. Хамис занимался алхимией, и я подозревала, что его копье работало символически, позволяя ему издалека пронзать чужую защиту.
– Именно поэтому мы здесь! Именно поэтому мы все здесь!
– Что, надеешься кому-то понравиться? – саркастически спросила я, а потом поняла, что он прав.
Занзибар был одним из сонма маленьких анклавов, не связанных долговременными контрактами. Они могли придержать свой вклад в Шоломанчу – и теперь у них появилось временное преимущество над средними анклавами, которые платили несообразно своим размерам. Временное преимущество они хотели превратить в постоянное, использовав свои запасы в решающей битве. Они старались получше укрепить свою позицию на поле боя – ведь потом ее можно будет предложить Нью-Йорку или Шанхаю, когда те возьмутся за дело всерьез.
– Значит, вы пришли убивать?
– А что нам делать?! – заорал Хамис. – Это ты хотела уничтожить Шоломанчу и изменить мир! Теперь все пойдет по-другому. Что, предлагаешь постоять в сторонке и подождать, пока драка не закончится и победитель не начнет раздавать приказы? Если мы поучаствуем, у нас, по крайней мере, будет право голоса!
Это верно. Конечно, Хамис, как обычно, не блистал деликатностью, но он был прав. Шоломанча оставалась яблоком раздора между анклавами, источником борьбы и споров на протяжении века. Но она еще и обязывала к сотрудничеству. И мир действительно менялся теперь, когда она перестала быть соблазнительным пирогом, от которого члены анклавов любой ценой хотели отщипнуть кусочек. Для одних перемены были к лучшему, для других – к худшему. Занзибарский анклав понял, что у него появился шанс выиграть себе пространство для маневра.
И не только занзибарцы, конечно, – вот почему снаружи казалось, что в саду бьются все против всех. Каждый анклав действовал за себя; маленькие компании сражались здесь, пока основные силы выжидали – и решали, кого из уцелевших подобрать. Никто не загонял нас в ловушку. Каждый мог в любой момент отправиться домой. Но нельзя было зайти глубже, не продемонстрировав свои способности и желание сделать все, что потребуется, чтобы получить приглашение на суперэлитную вечеринку. Точно так же члены анклавов в Шоломанче подбирали себе союзников на выпуск среди выживших одиночек.
– Так, – с мрачным пониманием сказала я. – Значит, вы тут деретесь за крохи со стола. Интересно, а вы знаете, что происходит внутри? Вы ведь знаете, что тут есть
Хамис грозно взглянул на меня – признаю, говорила я с некоторым высокомерием – и проворчал:
– Мы знаем, что ньюйоркцы держат оборону у дверей школы. Шанхай и Джайпур готовятся к нападению.
– Которое не начнется, пока вы здесь не доведете дело до конца, и они не решат, кого впустить в клуб, – подхватила я. – Но на вечеринку приперлась я. Понятия не имею, что теперь будет, но чистоты и порядка не обещаю. Лучше берите свою статуэтку и валите домой.