В первый вечер Ситабаи с дедушкой устроили тихий ужин в своей гостиной; на следующий день нас пригласили другие родственники, двоюродные и троюродные братья и сестры, которые были всего на несколько лет старше меня. Сборище постепенно увеличивалось, и наконец вся семья собралась за пиршеством во дворе.
Мама целое утро сидела и разговаривала с Дипти, а потом отправилась в джунгли, к маленькому водопаду, который показал нам дедушка – он сказал, что папа любил это место. Мама провела там весь день и вернулась, не то чтобы вполне спокойная, но словно наполненная. Она обняла меня и шепнула:
– Я рада, что приехала.
Я сама еще сомневалась, но подумала, что, наверное, нужно просто приезжать и дальше, чтобы окончательно убедиться.
По крайней мере, один раз точно. Я откладывала это сколько могла. Я снова спала с сутрами под подушкой, как в школе. Но прошлым вечером, когда посуду и маленьких детей унесли мыть и укладывать, я наконец заставила себя достать сутры из шкатулки; я отнесла их Дипти, которая сидела в своем укромном уголке двора, наслаждаясь приятным ветерком, веявшим сквозь щели.
Она положила сутры на колени и перелистала до самого конца, до аккуратного постскриптума, который написала Лизель, заполнив целых десять страниц диаграммами и новыми заклинаниями. Я провела почти месяц, работая над ними вместе с ней, Лю и Аадхьей, по большей части в лондонском анклаве, и непрерывно мучаясь тошнотой от ужасного присутствия чреворотов, которые все еще бродили где-то в мире, бесконечно пожирая своих жертв.
– Я не могу помочь тебе с Мюнхеном, – сказала я, намереваясь выяснить, чего Лизель хочет за свою помощь, но та раздраженно отмахнулась, словно многолетняя мечта могла и подождать, и сказала:
– Ладно. У нас есть дела поважнее.
И я была частью «нас», о которых шла речь в этой фразе.
Элфи убедил отца впустить нашу компанию, чтобы мы могли осмотреть основание лондонского анклава и вместе составить план реставрации. Первый диск находился в зале совета, в самом сердце старой римской виллы, глубоко внизу, и был вырезан из известняка; в течение веков он размягчился, и латинские заклинания по краям стали неразборчивы. Базальтовые плиты времен норманнского завоевания и тюдоровской эпохи находились под огромной библиотекой и зеленой лужайкой, где лежали мертвые дети – впрочем, лишь те, которых члены анклава предпочли выставить напоказ, а вовсе не те, которые умерли, чтобы анклав стоял.
Самый большой фрагмент основания был выкован из стали – он укреплял самую середину и сильно пострадал; его заложили на спине Стойкости в 1908 году, чтобы возвести в пустоте волшебный сад. Но меня от него больше не мутило. Все выгравированные на нем заклинания исчезли, слились, словно кто-то переплавил их в горне, но если посмотреть под определенным углом, можно кое-как различить одно-единственное слово: «останься». Как будто золотые заклинания, которые мы наложили все вместе у ворот Шоломанчи, прокатились по ужасной цепи смерти, через Ориона, Терпение, останки Стойкости, и укрепили основание в пустоте.
Но кроме него было еще пять штук, пять камней основания, которые уложили в спешке, в разгар войны. На их возведение потратили меньше маны, поэтому они удерживали не больше одного-двух коридоров, но тем не менее в мир все равно вышли чревороты. И они по-прежнему где-то там скитались. Пожирали пойманных жертв и непрестанно искали новых.
Поэтому Аадхья и Лизель помогли мне разобрать сутры, чтобы найти в заклинаниях строчки силы, словесное воплощение того золотого света, который засиял, когда я обратилась к пустоте и попросила ее остаться. А Лю выяснила, что заклинание можно накладывать и хором, не только в одиночку. Лишь бы никто из участников не использовал малию.
– Санджаи и Паллави уже переписали заклинания, – сказала я (двое из моих многочисленных кузенов оказались специалистами по заклинаниям на ведическом санскрите). – Они научат остальных.
Дипти кивнула, но лицо у нее было печальное; она коснулась ладонями моих щек.
– Ты довольна? – тихонько спросила она.
Я ответила не сразу, потому что сама не знала. Я коснулась сутр и провела пальцами по знакомому узору на обложке; я смогла бы его воспроизвести даже с закрытыми глазами. Я по-прежнему хотела строить Золотые анклавы, и занялась бы этим с радостью. Но теперь это могли делать и другие. И я должна была радоваться. Я ведь искала способ, чтобы другие могли это делать, иначе: будь я, как Пурохана, единственным магом, способным возводить анклавы Золотого Камня, после моей смерти все вернулись бы к привычным ритуалам. Они бы вновь начали создавать чреворотов. И я знала, что некоторые готовы давить живых людей прямо сейчас, не дожидаясь, когда я умру.