Золотые корабли

Рассказ длился долго. Сотрапезники дергали Симаха, добавляли что-то на своем языке, временами принимались хором петь нечто мрачно-торжественное… Уединенно живущие саконы были тем не менее прекрасно осведомлены о том, что творилось у их воинственных соседей. Страсти минувшей зимы были переложены в песни и разлетелись по всему Накхарану. Аорангу спели и жутковатую песнь о брате-мертвеце, и почти сказочную – о царе волков, присягнувшем Шираму. А еще – о предательстве Аршага, о совете Двенадцати Змей и белой кобре… Закончили же совсем новой песнью о том, как саарсан спорил за жену-чужеземку с самой Матерью Найей в ее подземном дворце. Мать Найя, конечно, была недовольна таким попранием обычаев. Она едва самолично не пожрала царевну Аюну, но Ширам выкупил ее, пообещав отречься от престола и навсегда покинуть родину…

«Бедная Аюна, сколько ей довелось перенести! – ужасался Аоранг, слушая пересказы Симаха. – И если правда то, что сказал Ашва… что она еще и беременна…»

Переживая за Аюну, мохнач поймал себя на том, что чувствует за нее гордость. Среди тяжелых испытаний она повела себя так, как должно солнцеликой царевне. И преданность Ширама – тому доказательство. Аоранг знал саарсана как человека жесткого, безжалостного, едва ли способного на любовь. Однако сейчас не мог отрицать: накх повел себя как человек чести. Он готов был стоять за супругу против родичей и всего мира, даже против богов.

«Они поистине заслужили друг друга, – с печалью думал Аоранг. – Теперь Ширам снова при дворе государя… Что ж, пусть Исварха дарует им счастье…»

На миг мохначу совершенно расхотелось возвращаться в столицу. Но он вспомнил о наступающих с юга водах, и решимость мгновенно вернулась к нему. Там же Аюна! Он должен спасти ее!

Очередная полная чаша словно сама собой возникла перед мохначом. Смеркалось, небо усыпали звезды. Застолье за женским столом давно закончилось, за мужским же вовсю продолжалось. Песни, то грустные, то веселые… Хоровод смуглых лиц…

В какой-то миг Аоранг обнаружил, что лежит на траве, заботливо укрытый чьим-то плащом. «Какие славные люди», – засыпая, подумал он. Яркие звезды висели совсем низко, подмигивая ему с небес.

Глава 3 Тайна Гремящей горы

Аоранг стоял перед наковальней, сжимая в руках тяжелый кузнечный молот. Сердце его стучало от волнения. Только что Симах сложил железные пластины, ухватил клещами и сунул в горн. Нажал ногой на рычаг, нагнетая воздух в мехи. Подождал, пока металл запылает так же ярко, как само пламя в горне, густо посыпал каким-то черным порошком и снова опустил в пламя.

И вот разгорается сияющий слиток огня – поковка, как назвал ее юный сакон. В скором будущем ей предстоит стать таким же дивным кинжалом, какой Аоранг вчера увидел в доме Чаухана. По поводу которого, не желая ничего дурного, сказал нечто очень неудачное… А ведь хотел похвалить…

«Какая изысканная рукоять, – заметил он тогда, разглядывая висевший на стене кинжал в ножнах. – Вероятно, и клинок ей не уступает…»

Чаухан, усмехнувшись, снял оружие со стены и показал лезвие, вытащив его на несколько пальцев.

«Какая благородная форма, – принялся восторгаться мохнач. – Какие красивые накладки…»

«Накладки?» – поднял бровь Чаухан.

«Я имел в виду вот эти узоры на клинке – тут полосы, там извивы… Наверно, непросто было нанести на железо такой сложный орнамент?»

Чаухан тогда ничего не сказал – лишь переглянулся с сыном. А на другой день Симах позвал названого родича в кузницу.

«Хочешь поработать подмастерьем? Кое-что увидишь своими глазами…»

Аоранг с охотой согласился.

…Симах достал из горна полыхающую поковку, положил ее на наковальню. Ударил молотом и приказал:

– Бей!

Они принялись бить по очереди: сакон молотом поменьше, Аоранг – тяжеленной кувалдой. Мохнач внимательно смотрел, куда ударяет молот Симаха, и наносил удар туда же. Если немного промахивался с непривычки – сакон точным ударом исправлял огрехи подмастерья. В перерывах между ударами было слышно, как Симах что-то тихо поет – должно быть, заклинания…

Пылающий брусок понемногу уплощался. Искры летели во все стороны, прожигая черные точки в кожаных передниках, оставляя мелкие укусы на незащищенной коже.

– Бей, Аоранг!

Несколькими ударами сакон сложил заготовку вдвое, густо посыпал угольным порошком, снова сунул в горн.

– Сейчас – бей изо всех сил!

Аоранг обрушил кувалду на поковку. Во все стороны брызнули снопы искр. По раскаленному металлу текли огненные капли…

– Хорошо! – крикнул Симах. – Железо плачет – очищается!

Он снова сложил заготовку пополам, и снова, и снова. Пламя в горне гудело, взвиваясь. Аоранг бил и бил. Мохнач скоро потерял счет, сколько раз складывали металл. Раз пятьдесят, наверно. Аоранг обливался потом; его руки, чуть ли не впервые в жизни, дрожали от усталости. «Как саконы терпят такой жар? Они ведь тут целыми днями… Ух, как прожгло!» Он поглядывал на Симаха, но тому будто дела не было до жара и ожогов – только пламя плясало в черных глазах.

– А теперь не бей!

Аоранг, тяжело дыша, опустил кувалду.

– Бери вороток!