Золотые кувшинки

В одно прекрасное утро мне принесли взятку. Мамы в этот день дома не оказалось. Дверь открыла сестра. Я слышал только чей-то гортанный голос. Потом что-то с шумом упало и хлопнула дверь.

Когда я выбежал в переднюю, там никого не было. В руках у сестры переливался зелёным цветом гранёный пузырёк духов, а на полу стоял средних размеров мешок с картошкой. На мешке белела записка: «Запрудная, 24. Шлойма Мошкович, Большая прозьба».

Я побледнел не столько от негодования, сколько от смущения. Минуту я растерянно стоял в передней. Потом вырвал у растерявшейся Ани пузырёк, схватил мешок с картошкой и полуодетый выскочил на улицу. Мошкович уже исчез. Я стоял на крыльце с мешком и флакончиком в руках, и сердце моё разрывалось от ужаса. Я стал взяточником!

В тот же вечер «молодой инженер» Штейн шагал тёмными переулками с мешком за плечами в поисках дома № 24 по Запрудной улице.

Мне было тяжело и обидно.

…Я ничего не сказал Шлойме Мошковичу. С возмущением бросил мешок. Картошка высыпалась, застучала по земляному полу.

Сразу на душе стало спокойно: я не поддался искушению, оказался достойным своего звания.

Вскоре меня ожидало новое испытание.

Я услыхал знакомый кашель в передней. Реб Дувид Бенцман, шамес.

- Заходите, реб Дувид, будьте гостем.

Как он постарел, реб Дувид! И борода его начала седеть.

- Ну, Сендер, - сказал шамес, - странные времена пришли. Ты совсем забыл синагогу. Ты - занятой человек. Но надо найти время и для бога… А, Сендер?

Все мои дела с богом я давно считал поконченными и не хотел спорить на эту тему.

Мы помолчали. «Зачем он пришёл?» - старался понять я. Он принёс с собой затхлые запахи синагоги. И сразу ожили все пережитые мною в этом доме обиды.

Я сумрачно смотрел на Бенцмана. Он кашлянул. Потом вынул свою старенькую табакерку, понюхал, чихнул несколько раз. Он был явно чем-то смущён.

- Сендер, - сказал он, наконец решившись, -у меня развалилась печь. Надо починить, Сендер. Наступают холода…

К этому я никак не был подготовлен. Я нервно теребил кисти скатерти.

Он смотрел на меня выжидательно и жалобно.

- Реб Дувид… - дрожащим голосом сказал я, - товариц Бенцман, - повторил я решительнее,- я не могу починить вашу печь. Мы не производим ремонт в домах служителей культа.

Это слово я вычитал в газетах, и оно очень нравилось мне: служитель культа… Никогда ещё мне не приходилось применять это слово в разговоре.

Бенцман затряс бородой:

- Сендер… побойся бога! Какие слова ты говоришь! Я же сам был слесарем. Ты не хочешь помочь шамесу? Подумай, Сендер…

Я оставался непреклонным.

Я видел в окно, как он шёл, что-то беспрестанно шептал и горестно покачивал головой.

3

Самой крупной постройкой, порученной мне, была баня. Наша старая, полуразвалившаяся баня. О бане этой не следовало и упоминать, если бы ей не суждено было сыграть некоторую роль в моей жизни.

Начальник строительства инженер Энгельгардт вызвал меня к себе.

- Вы ещё очень молоды, - сказал он мне, - но я решил поручить вам серьёзное дело. - И он развернул передо мной чертежи. - Сейчас август. Мы должны отстроить баню к годовщине Октябрьской революции. Понятно, Штейн?

- Есть, товарищ начальник… - Я любил щеголять своей военной выправкой. Недаром к старой гимназической фуражке на место герба я прикрепил красную звезду.

…В тот же вечер я прибыл на арену новой деятельности, взяв с собою своих учителей: печника Слива и рыжебородого плотника Горелова.

Мы пробыли в старой бане несколько часов, осмотрели стены, потрогали все крепления. По нескольку раз вымеряли площадь, шагали по цементному полу, и шаги наши гулко отдавались в пустом здании.

Всю ночь я сидел над чертежами.

Вскоре работа закипела. Привозили лес, кирпичи, тавровые балки. Прибывали рабочие.

С утра до ночи я находился на рабочей площадке. Мне казалось, я создаю не баню, а нечто необычайное - Форум! Колизей! Я ещё более похудел, щёки ввалились, но глаза горели вдохновенным огнём.

Не хватало материалов. Я бегал в управление, ожесточённо ругался из-за каждого болта, из-за каждой бочки цемента…

Наступила осень. Давно уже оголились деревья, и земля вокруг бани покрылась тусклыми жёлтыми листьями.

Мы приступали к реконструкции центрального зала. Половину его большого пространства занимал старый, потрескавшийся бассейн - миква. Вода в бассейне была непроточная. Она менялась раз в год. Здесь совершали священные омовения благочестивые евреи. Здесь они смы-нали свои грехи. Видно, много грехов накапливалось у благочестивых - вода в бассейне постоянно была тёмная и мутная.

- Товарищ Штейн, вас спрашивают, - окликнул меня грузчик Меерзон, работавший на стройке.

Я поднял голову и обомлел.

На пороге стоял старый раввин. Длинный праздничный сюртук, чёрная плисовая ермолка. Седая борода аккуратно расчёсана, голубые глаза источают святость.

- Сендер, - сказал он, - дитя моё! Вот я, старый раввин, пришёл к тебе. Я хочу знать, как будет расположена миква в вашей новой бане.

И он медленно провёл рукой по своей волнистой бороде.