Золотые кувшинки

Роль пришлась ему по вкусу. Здесь было чем блеснуть.

Барков при постановке решил обойтись без рампы. Обвинитель, защитник Дантона и присяжные заседатели в сцене суда должны быть избраны самими зрителями.

Посвящённые в замыслы Баркова, мы с нетерпением ждали спектакля.

В городе становилось всё беспокойнее. В самый канун постановки «Дантона» банда Никитина схватила и растерзала председателя губчека матроса Зубова.

Ваня Фильков совсем не видел своего отца. Дни и ночи Василий Андреевич сидел в губревкоме или разъезжал по уездам. Однако он нашёл время пойти с нами в театр. Мы удивились и обрадовались.

Старый городской театр был переполнен. В ожидании спектакля говорили о банде Никитина, о налогах, об отсутствии сахара, об измене командира Горохова, бежавшего к Деникину.

И вот поднялся занавес…

Прекрасная Люсиль Демулен (Валерия Драгина), женственный, мятущийся, противоречивый Камилл, генерал Вестерман, одетый почему-то во френч и галифе с кавалерийскими лампасами, и неподкупный Максимилиан Робеспьер (Алексей Прокофьевич Кудрин), решительный, волевой Сен-Жюст - все прошли перед нами на сцене.

Мы глубоко переживали каждое слово. Казалось, действие происходит сегодня, в наши дни, и не сто двадцать пять лет отделяют нас от той суровой эпохи.

Спектакль вёл Закстельский. Театр дрожал, когда Дантон, огромный, монументальный, с головой бульдога, произносил свои монологи. Состав зрителей был необычайно пёстрый - рабочие, служащие, лавочники, учителя, школьники, адвокаты, красноармейцы…

- Во имя родины, Робеспьер, - декламировал Закстельский, потрясая огромными кулаками, - во имя родины, которую мы обожаем одинаково пламенно и которой мы всё отдали, дадим полную амнистию всем друзьям и врагам, лишь бы они любили Францию…

А между тем дни Дантона были уже сочтены. Мы с Ваней знали это. Мы прошли уже эпоху французской революции по учебнику новой истории. Василий Андреевич

Фильков ещё в кружке рассказывал нам о Дантоне, Марате, Робеспьере. Но большинство сидящих в театре не знали судьбы Дантона. Не меньше половины театра было заполнено красноармейцами. Они с напряжённым вниманием следили за развитием исторического спора между Робеспьером и Дантоном. Они не могли решить, кто прав.

Громкие речи Дантона-Закстельского туманили их. Но вот появился на сцене молодой Сен-Жюст. С фронта. Прямо из-под огня. Этот решительный, волевой человек сразу завоевал симпатии красноармейцев.

Сен-Жюста играл наш приятель, молодой актёр Вениамин Лурье. Мы знали, что он долго готовился к роли, перерыл всю городскую библиотеку и даже заставил Василия Андреевича оторваться от ревкомовской работы и дать ему консультацию. Он не декламировал, как Дантон. Он говорил о чести революции, о добродетели, о народе и его врагах, клеймил предателей и изменников.

- В республике, - сказал Сен-Жюст, - раскрыт организованный за границей заговор, цель которого - путём подкупа помешать установлению свободы…

Он сказал это просто, слишком просто, так естественно, словно выступал не на сцене и произносил не слова, заученные по пьесе, а будто сам он, комсомолец Вениамин Лурье, выступал свидетелем в Революционном трибунале.

Он указал рукой на скамью подсудимых.

- Дантон, - сказал он, почти не повышая голоса, - ты был сообщником Мирабо, д'Орлеана, де Бриссо. Ты изменил Республике!

Он обернулся к публике, и мы не узнали нашего приятеля, тихого веснушчатого Вениамина Лурье. Это был суровый Сен-Жюст, друг неподкупного Робеспьера. Голос его звучал твёрдо и резко.

- Мы решили не медлить больше с виновными. Мы объявили, что уничтожим все заговоры. Они могут снова оживиться и снова стать опасными. Я говорю, - требовал Сен-Жюст: - если друг твой развращён и развращает Республику, отсеки его от Республики… Если брат твой развращён и развращает Республику, отсеки его от Республики… Республика должна быть чистой!…

Судьба Дантона была решена историей. Но половина зала ещё не знала этого.

К последнему акту - заседанию Революционного трибунала - весь зал находился в необычайном напряжении. Не в конце XVIII века - сегодня решалась судьба Дантона.

В перерыве Василию Андреевичу Филькову принесли пакет из Чрезвычайной комиссии. Он быстро прочёл его. Усмехнувшись, посмотрел на соседнюю ложу, где беседовал с поклонницами отдыхающий Дантон-Закстельский, и спросил нас:

- Ну, ребята, как вам нравится Сен-Жюст?

- Отец, разве можно сравнить новичка Веню Лурье с Закстельским? - сказал Ваня Фильков, стараясь говорить авторитетно, как старый театрал.

Василий Андреевич опять усмехнулся и забарабанил пальцами по барьеру ложи.

3

Наконец антракт кончился. Перед поднятием занавеса к публике вышел Андрей Андреевич Барков и предложил зрителям выделить обвинителя, защитника и шесть присяжных заседателей.