Золотые кувшинки

Ребята жили в типографии дружно. Днём стояли у реалов, у касс, у машин (Белочка была брошюровщицей), а вечером всегда собирались вместе. Каждый вечер что-нибудь бывало у нас: собрание комсомольской ячейки, или политкружок, или сбор пионерского отряда, или занятия по физкультуре.

А если выпадал свободный вечер, мы шли гулять или смотреть новую кинокартину.

- Комсомольский штаб пошёл, - усмехался, завидев нашу пятёрку, общий наш друг седоусый линотипист Балакин.

Ваня Фильков был секретарём ячейки, Белочка- агитпропом, я - вожатым пионерского отряда, Серёжа Иванов, высокий, худой, веснушчатый наборщик, ведал экономработой. Пятый наш приятель не входил в бюро ячейки. Маленького смешливого толстяка фальцовщика Яшу Шапиро, забавника и фокусника, мы звали «Чарли Чаплин». Он глотал огонь, втирал в ладонь пятаки, отгадывал карты…

Какие только вопросы не обсуждала паша пятёрка! Мы говорили и о лорде Керзоне, и о делах ячейки, и о воспитании детей, и о фильме «Красные дьяволята», и о последних стихах Жарова и Безыменского…

Яша Шапиро знал наизусть огромное количество стихов и никогда не уставал читать их.

Иногда после занятий политкружка мы заходили в пивную. Вопрос о том, можно ли комсомольцам пить пиво, неоднократно дебатировался нашей пятёркой. Большинство высказывалось «за».

Выпивали, впрочем, немного, чтоб не пятнать комсомольской чести.

Как-то засиделись мы в типографском клубе. Только что вышла книга Дмитрия Фурманова «Чапаев», и мы читали её вслух, напряжённо следя за героической жизнью Чапая, глубоко переживая гибель самоотверженного Петьки. Давно мы не читали таких книг. Даже Яша Шапиро притих и мечтательно смотрел в потолок. Я обещал ребятам привести автора в клуб. И они радовались, что познакомятся с таким человеком.

В тот вечер мы долго не могли разойтись. Потом, как всегда, провожали Белочку домой.

А жила она далеко, у заставы. Муж её (она была замужем уже второй год) иногда приходил за ней в клуб.

По правде говоря, мы его недолюбливали. Он служил в райсовете фининспектором и никогда не интересовался нашими комсомольскими делами.

И что в нём нашла Белочка?… Впрочем, возможно, что я относился к нему пристрастно. Чего греха таить: я был влюблён в Белочку. Она сменила Нину Гольдину в моём сердце. Я никому не говорил об этом - и тем более ей самой. Но день, когда я не видел её, казался мне потерянным днём. Я ненавидел фининспектора и утверждал, что Белочка рано или поздно одумается, фининспектор - ошибка в её жизни, огромная, непоправимая ошибка.

Непоправимая? Почём знать! Я мечтал… Мне было восемнадцать лет, и казалось, что это настоящая любовь.

И вот мы провожаем домой Белочку. Она долго стучит в двери маленького домика. Не отворяют.

- Спит фининспектор! - враждебно крикнул Яша Шапиро.

Кажется, он так же ненавидит инспектора, как я. Это подозрительно.

Наконец дверь приоткрылась, и мы услышали визгливый голос мужа:

- Можешь идти туда, откуда пришла! Шлюха!…

Это нашу-то маленькую Белочку он назвал таким словом!

Мы бросились к двери все вместе. Но она уже захлопнулась.

Белочка, бледная, стояла перед нами. По лицу её катились крупные слёзы.

- Мерзавец!-сказал Яша Шапиро. - Я побью ему все стёкла!

- Надо сообщить в его ячейку, - мрачно вымолвил Ваня Фильков и решительно шагнул вперёд, словно именно теперь, во втором часу ночи, он собирался отправиться в эту ячейку.

- Что же теперь делать? - спросил Серёжа Иванов. А я молчал. Я взял руку Белочки и слегка поглаживал её.

- Он всегда так говорит со мной, - шепнула она мне. - Что мне делать, Сашенька? Что мне делать, ребята?…

И тогда тут же, у заставы, мы устроили летучее заседание бюро ячейки.

Много лет прошло с тех пор, но я никогда не забуду этого заседания.

Короткая летняя ночь уже кончилась, и полоса зари зарделась на горизонте, когда мы приняли решение. Я помню наизусть каждое слово: «Предложить члену комсомола Белозёровой уйти от мужа, терзающего её. Поселить Белозёрову в общежитии типографии». И ещё одно негласное решение было принято нами. Его мы утвердили позже, проводив Белочку до общежития и устроив её там.

- Ребята… - сказал сурово Фильков, - ребята, мы принимаем ответственность за Белозёрову, то есть за Белочку. Ребята, ответственность коллективная! Честь комсомола на карте! (Он любил иногда говорить торжественно и цветисто.) И если кто из вас осмелится подкатиться к ней индивидуально, греть будем без пощады!

Он пристально посмотрел на меня. Я густо покраснел. А Яша Шапиро тоже посмотрел на меня и глупо ухмыльнулся.

- О чём речь, Ваня? - возмущённо сказал, подняв плечи, Серёжа Иванов. - О чём речь?

А я? Я молчал. Мне нечего было сказать Ване. Мне стало очень обидно, но я понимал, что такое решение для меня - закон.

С этого дня какая-то неловкость появилась в наших отношениях с Белочкой. Мы по-прежнему ходили все вместе, по-прежнему занимались и гуляли, по-прежнему все гурьбой провожали её до общежития. Но исчезла простота. Каждый из нас боялся взять её за руку, как, бывало, раньше, потрепать её спутанные волосы, остаться с ней наедине.