Золотые кувшинки

Как приятно пройтись с друзьями но хрустящему снегу! Несомненно, после доклада мои авторитет в районе значительно поднялся. Но мне не хочется, чтобы кто-нибудь подумал, будто я важничаю. Я хочу, чтобы меня считали не только авторитетным, но и «свойским» парнем. Как жаль, что я не умею играть на баяне, как Петя Куприянов! Ко мне пробиваются старые друзья - Иванов и Шапиро. С ними Белочка.

- Сашка… а Сашка! - балагурит Шапиро.- Докладчик ты мой замечательный!… Ребята, докладчик мечтает…

По заснеженным улицам выходим к Москве-реке, где-то за Крымским мостом. Глубокими сугробами лежит снег. Сегодня полнолуние. Кое-где сквозь снежный покров поблёскивает прозрачно-зеленоватый лёд. Луна заглядывает в прорубь и отражается в спокойной синей воде. Кажется, что вода нестерпимо холодная, и от одной мысли о ней сводит руки.

Хорошо стоять на мосту и смотреть вдоль белой реки - туда, где она сливается с небом и причудливые большие тени стелются по снегу…

Особенно хорошо, когда рядом Белочка. Я уже не чувствую себя докладчиком районного масштаба. Мне хочется вместе со всеми смеяться, кувыркаться в снегу, петь песни, играть в снежки. Здесь, над рекой, песня звучит совсем по-иному, чем в клубе: она будто звенит об лёд, и гуляющие над рекой ветры подхватывают её и уносят вдал:ь. И хочется, чтобы она полетела туда, где мерцает на берегу костёр и, быть может, тоже собрались ребята и поют такие же песни.

Как-то невольно вышло так, что мы с Белочкой отстали. Пропали и Шапиро с Ивановым. Рассеялись по берегу ребята, и мы совсем не стремились догонять их. Я чувствовал, что со мной творится что-то неладное. Только что я смеялся, пел, как всегда перевирая мотивы, острил, и вот сразу замолчал… Я сжимал в руке маленькую руку Белочки в мягкой варежке, смотрел без конца в её глаза, опушённые инеем ресниц, точно я впервые увидел нашу Белочку. Да, пожалуй, я и действительно впервые остался с ней наедине - без Филькова, Иванова и Шапиро.

- Куда ты исчезла во время доклада? - спросил я хриплым голосом.

- Так я же бегала кормить Митюшку! - словно удивилась она.

Митюшка… Мой крестник… Я сразу выпустил её руку. И я вспомнил, как инспектор Семён Николаевич сидел рядом с Посейдоном, холодно слушая мой доклад.

И как же я мог забыть об инспекторе Семёне Николаевиче? Мы молча пошли домой. Я уже не решался взять её под руку. Часы на площади показывали одиннадцать.

- Что же, - сказал я с горечью, - тебя, очевидно, ждут дома… Опять пора кормить. И муж сердится…

- Зачем ты так, Саша! - прошептала она. И сама взяла мою руку.

Я чувствовал, что нехорошо разговариваю с ней. Только что она мне казалась такой родной и близкой…

Мы подошли к моему дому. Она зашла за «Неделей» Либединского. Я давно обещал ей эту книгу.

Лунный свет заливал пустую комнату. (Мама ночевала сегодня у заболевшей соседки.) В стёклах буфета отражался, как в проруби, китаец на большой фарфоровой сахарнице. Он ухмылялся, поблёскивая зубами. Я нашёл книгу и протянул её Белочке.

Присели на диван. Как-то вдруг совершенно иссякли темы для разговора. Мы сидели совсем близко друг к другу. Я взял её руку, такую тёплую и мягкую. Легонько поглаживал её, чувствуя, как жаркая волна подступает к сердцу, туманит мозг…

- Саш… а Саш… Брось… У меня ведь семья… Муж… Слова шли мимо сознания. Да ведь она и сама не уходила от меня.

…Неожиданно в коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и в комнату вошёл Ваня Фильков. (Я совсем забыл, что пригласил его сегодня ночевать ко мне.) Ваня включил свет.

- Что в темноте сидите, черти?…

Увидев смущённые лица, он застыл на пороге.

- А-а… Извините, не вовремя пришёл. Ай да Сашка! Ай да теоретик!

Он собрался тут же уйти, но Белочка вскочила и подбежала к нему:

- Я домой пойду. Поздно уже… Проводи меня домой. Ваня вопросительно и неприязненно посмотрел на неё, на меня, опять на неё.

- Ну что же… домой так домой.

Они ушли. Она позабыла даже взять «Неделю» Либединского.

А я долго стоял у окна и рисовал пальцем узоры на замороженном стекле.

…Ваня пришёл через час. Я ждал от него упрёков, насмешек. Я бы мог ему сказать в ответ мною незаслуженных, резких слов.

Ваня медленно разделся. Посидел, помолчал, потом провёл рукой по моим волосам, как старший брат. И до боли приятной была эта неожиданная ласка…

- Ничего. Не падай духом, Сашка. Неладно у тебя, правда, получилось… Хорошо, что я вовремя пришёл. Путаем мы ещё это. Многие большие дела умеем, а здесь… -

Ваня обычным своим жестом повертел в воздухе пальцами. - Горб у нас в этом месте, вот что… Эх ты, докладчик!…

…Заснули под утро. Я спал плохо. Снились мне Белочка… фининспектор Семён Николаевич… Потом внезапно вошёл Василий Андреевич Фильков, отец Вани. Он остановился у моей кровати со стаканом воды в руке и укоризненно поднял палец.

Потом Василий Андреевич стал расти и превратился в клубного Посейдона.

…А из кармана моего пиджака, висящего на стуле, высовывались тезисы доклада «О культуре и мещанстве».

ГОРЕ