Золотые кувшинки

Стихи получились корявые, наивные. Я прочёл их маме под утро… Она не спала, то и дело поднималась с дивана, подходила ко мне, иногда проводила рукой по спутанным моим волосам, но не предлагала ложиться, не мешала. Она всё понимала, мама. И она поняла это стихотворение о Ленине и социализме, стихотворение, которое так и не увидело света на газетных полосах…

А через два года, в раннее морозное утро, ко мне в комнату постучали и сказали, что меня срочно вызывают в редакцию, что вчера вечером в Горках умер Владимир Ильич Ленин…

Я пробыл в редакции день и ночь. Мы делали специальный номер газеты. Напряжённая работа помогала нам переживать огромное, непередаваемое горе. Я правил статьи, оформлял полосу. Десятки портретов Ленина лежали передо мной на столе, - а я видел сцену Большого театра, и кафедру, и поднятую руку Ильича, и его вдохновенные глаза, и слышал его слова:

«Из России нэповской будет Россия социалистическая».

Я вышел на улицу, в жестокий мороз, лишь под утро. И тогда только подумал:

«А мама? Как мама?»

У неё было совсем плохо с ногами, и она почти не вставала.

Я поспешил домой. По всей Дмитровке протянулась длинная очередь. Народ стремился к Колонному залу, последний раз проститься с Ильичём. Лицо Москвы сразу стало суровым и скорбным.

У меня был редакционный пропуск в Колонный зал. Я быстро шёл по Дмитровке и вдруг остановился, поражённый: на углу Столешникова переулка я увидел маму.

Из-под большого шерстяного платка виднелись только глаза и нос. Она медленно двигалась вместе со всеми к дверям Колонного зала. В глазах её застыла та же общая народная скорбь, народное горе.

Я подошёл к ней, безмолвно взял под руку. Почувствовал её такою родною, как никогда.

И в общем людском потоке мы пошли вместе к Колонному залу Дома союзов, туда, где лежал Ленин.

КОСТЕР 1

В нашем пятьдесят пятом краснопресненском отряде юных пионеров было четырнадцать мальчиков и тринадцать девочек. Самым маленьким был восьмилетний Мика Фильков, брат моего старого друга Вани. Мику сначала не хотели принимать в отряд. Октябрят при нашем отряде не было, а до пионеров он не дорос. Но Мика долго и жалостливо умолял меня, как вожатого отряда, настойчиво говорил о том, что не может оставаться «неорганизованным», что ему уже надоело быть беспартийным, что он плавает не хуже любого пионера, решает самые трудные задачи по арифметике, умеет барабанить и трубить в горн все пионерские сигналы и, наконец, может рисовать карикатуры для нашей стенной газеты.

Я помнил недавнее время, когда сам был «замыкающим неполным» в классе, и совсем уже склонялся поддержать Мику, но боялся, что меня обвинят в лицеприятии или ещё хуже - в подхалимаже (Ваня Фильков уже был членом МК комсомола). Всё же твердокаменное сердце моё расплавилось, и в память о заслугах Микиного отца я принял мальчика в отряд.

В отряде добродушного, курносого Мику очень полюбили и вскоре стали давать ему разные, не особенно ответственные пионерские поручения: сходить в редакцию за свежим номером журнала «Барабан», нарезать бумагу для заготовки змеев, достать клею… А после трёхмесячного испытания Мику Филькова назначили запасным отрядным горнистом. Он был счастлив.

Действительно, здорово получилось, когда наш отряд пошёл приветствовать районную партийную конференцию в клуб рабочих Трёхгорной мануфактуры. Стены клуба украшали картины и плакаты. На сцене сидели старые большевики, участники революции 1905 года и баррикадных боёв на Пресне.

Три горниста ещё за сценой протрубили сигнал. Мерным шагом через весь зал мы прошли на сцену. Самого маленького пионера, Мику Филькова, поставили на трибуну, чтобы его все могли видеть.

И Мика, почти ни разу не сбившись, сказал приветствие конференции, которое начиналось словами: «Мы, юные пионеры-ленинцы, идущие на смену Ленинскому комсомолу, горячо приветствуем старых гвардейцев революции, соратников Владимира Ильича!» Улыбки согрели лица старых большевиков, лично знавших Ленина и слышавших его в этом зале Трёхгорки. Как жаль, что не мог в эту минуту видеть своего младшего сына Василий Андреевич Фильков…

Всё шло хорошо, и вдруг произошло непредвиденное событие. Молодая работница в лазоревой косынке воспользовалась паузой в конце, когда Мика немного сбился, бросилась к оратору и тут же, прямо на трибуне, крепко расцеловала его в обе щеки и в нос. Наш боевой горнист растерялся, обиделся и забыл сказать заключительные слова приветствия.

Но мы простили нашему представителю эту оплошность. Какой оратор не сбился бы при подобном стечении обстоятельств! А потом мы собрались в кружок перед столом президиума и спели нашу замечательную пионерскую песню:

Эх, картошка - объеденье,
Пионеров идеал!
Тот не ведал наслажденья,
Кто картошки не едал… дал… дал…