Золотые ласточки Картье

А супруга по возвращении устраивала истерики, обвиняя его в равнодушии и в том, что он, скотина этакая, любовницу себе завел. Сама же она, пытаясь вызвать прилив молока, ела банками сгущенное молоко и пачками – грецкие орехи. Молока по-прежнему не хватало, а супруга плыла в боках, покрывалась прыщами. Ее глаза тускнели, а волосы сбивались колтунами.

– Давай разведемся, – однажды предложила она, когда он в очередной раз вернулся домой глубоко за полночь. Предложила без слез и истерики, но голосом усталым.

– Давай, – он согласился.

Да и как было не согласиться, когда ему предложили свободу. И убивать никого не понадобится.

А алименты… это пустяк… и то, что бабкину квартиру придется отдать супруге, – тоже пустяк.

Мать умерла, не успев завещать жилье сестрам по вере. Они приходили, пытались навязать ему волю покойной, но он отмахнулся, не потому, что тогда нуждался в той заросшей грязью норе, но просто из желания отомстить.

Из-за них он такой. Точнее, из-за них в том числе.

Разошлись, как ни странно, тихо. Супруга до последнего опасалась не того, что он передумает разводиться, но того, что, опомнившись, оставит за собой двухкомнатную квартиру, на которую она крепко рассчитывала. Но он обманывать супругу не собирался, а алименты платил своевременно, но ненадолго этого хватило, а потом начались звонки… и претензии…

– Ты совсем забыл о дочери! – визгливо кричала супруга, и он видел хмурое недовольное лицо ее с выщипанными в нить бровями, которые сходились над переносицей. – А девочке нужен отец!

– Да, конечно, – отвечал он, но мог бы и не отвечать, поскольку ей требовалось выговориться. Пожаловаться. На неудачную личную жизнь, которая не ладится, потому что все мужчины – сволочи, на него, на воспитательниц детского сада, на дороговизну и вообще… Она выплескивала на него бесполезную информацию, а стоило заикнуться о том, что у него собственные дела имеются, закатывала скандал. У нее замечательно получалось скандалить даже по телефону.

– Я не могу так больше! – взвизгнула Машка, пытаясь вырваться.

И человек с неудовольствием отметил, что пропустил большую часть беседы, каковая, впрочем, беседой не была.

– Я все о тебе расскажу, слышишь?! – Машка дергалась.

Толик держал. И не просто держал, его лицо исказила такая откровенная ненависть, что человек удивился, не ожидая от него, вечно сонного, дебеловатого, этаких чувств.

– Заткнись! – прошипел Толик.

– Нет! Я… я… все узнают, какое ты дерьмо! Я… прямо сейчас…

От пощечины голова ее запрокинулась, а губы лопнули.

– Прямо сейчас ты, тварь, заткнешься и уберешься в свою нору, – сказал Толик, тряхнув бывшую супругу так, что голова ее запрокинулась, – и будешь сидеть там тихо-тихо… а если вдруг решишь, что сидеть не хочется, то вспомни, что я могу сделать…

Машка икала и плакала. Беззвучно. Слезы катились по напудренным щекам ее, словно дорожки воды по грязному стеклу, и человеку захотелось потрогать их, убедиться, что щеки эти настоящие, и дорожки, и сама Машка, которая в этот момент весьма походила на куклу.

– Ясно? – спросил Толик.

– Д-да… – Машка попятилась, и ее отпустили. – Я… я тебя ненавижу!

– Взаимно, дорогая.

Толик вытер руки о штаны и плюхнулся в кресло.

– Вот дура! – сказал он, широко зевая. От зевка Толиково лицо перекосилось.

– Она тебя боится.

– Баба должна бояться, иначе распускается… – Толик потер щеку, а человек вдруг понял, что старый его приятель пьян.

Странное это дело… Не то чтобы Толик не пил, тогда пили все и помногу, не особо разбираясь с тем, что именно пьют. И ему самому случалось набираться, Толик вообще к бутылке прикладывался чаще обычного, но оставался собой, ленивым, бесхребетным типом.

– Совсем страх потеряла. Думает, что раз я спокойный, то можно мозг выносить. Если бы ты знал, как она меня достала.

– Не одного тебя жена…

– А ты тоже?

– Развелся, – он сел рядом с Толиком, раздумывая о том, что убирать придется и его… Смешно получилось, если бы не Васькина дурная прихоть, сколько бы людей жить осталось.

Но смех смехом, а… подозрительно.

Толик и Машка… и Ника… Этак недолго себя выдать. Поэтому прежде, чем убивать, необходимо тщательно все обдумать.

– Тоже доставала? – Толик вытащил из-за пояса флягу и приложился. – Извини, тебе не предлагаю… я вообще в завязке, но эта коза достала. И Васька тоже достал.

– А он чем?

Ваську он почти не видел. Тот, собрав всех игроков под одной крышей, словно бы разом интерес к игре утратил.

– Да… погляди на это! – Толик раздраженно пнул кованую подставку для дров, в которой дрова лежали: аккуратные, словно на подбор, полешки. – Кто бы мог подумать. У него ж ничего не было! А тут домину отгрохал! Бизнес… и бабы наши на нем виснуть готовы… В глаза смотрят, слюной давятся.

Толик злился.

Не на Машку, она так, громоотвод для гнева. А настоящая причина в этом вот доме, огромном и дорогом, наполненном недешевыми же вещами. Подставка небось антикварная, и камин облицован мрамором… Подсвечники на полке, часы причудливые, с завитушками…