Золотые ласточки Картье

…а Стас? Богатые родители… цель… И Анна, кажется, не скрывала, что с удовольствием провела бы рокировку женихов. А если Стас поддался на ласточкины чары? Что, если это он был в той квартире, а потом что-то произошло… Ника вернулась. Стас понял, что их с Анной застали. Он не хотел на ней жениться. Допустим, для него это было просто романом, случайной связью, а тут вдруг… И Ника не стала бы молчать, не в ее это характере, да и собственная ее жизнь полетела под откос с немалой скоростью.

…а ведь Анне выгодно было бы, чтобы их застали. Анна не собиралась ничего скрывать, напротив, рассчитывала, что Стас как человек благородный…

…Васька бы понял внезапную любовь. Нет, Софья не так уж хорошо его знает, но почему-то кажется, что про любовь он бы понял и отступил, а вот роман… Из друга превратился бы во врага. А Стас к Ваське привязан.

Какая-то ерунда опять получается…

…Анна хотела позвать Нику, а Стас ей рот закрыл. И задушил. Ненароком.

Точно ерунда, человек, который стоял рядом с Софьей, никак не походил на убийцу.

– А она для него картошка и есть, – сказал он, давясь зевком. – Ну или скорее курица, от которой золотые яйца в перспективе будут… Странные вы, женщины, существа.

– Это почему же?

Значит, не показалось. Значит, и вправду врет Витюша о любви. А Ника верит, потому что этой самой любви в Никиной жизни остро не хватало. Она о ней мечтала небось не раз и не два, представляла себе ту сцену и собственный ответ, и жизнь их с Витюшей совместную, конечно же, счастливую… И верит теперь она не его словам, но собственным несбывшимся надеждам.

– Вот посмотри на Нику, вроде бы умная женщина, а тут… – Стас сплюнул.

– Сказать ей?

– Во-первых, она тебе не поверит. А во-вторых, если вдруг и поверит, то тебя же и обвинит.

– В чем?

– Во всем. Я же говорю, странные вы, женщины, существа… Прогуляемся?

Он предложил руку, и Софья приняла. В конце концов, почему бы и не прогуляться? А ведь действительно странные. Вот Софью взять. Она с самого начала знала, что эта затея со сватовством – дело пустое… но к свахе пошла. Советы ее слушала. И отправилась на виллу «Белый конь», и осталась здесь, даже когда стало очевидно, что никакого знакомства по душам не предвидится. И теперь, после исчезновения Марго, у Софьи не появилось и мысли о том, чтобы уехать, хотя эти мысли как раз-то были бы логичными… Выходит, что у Софьи с логикой проблемы?

Женщина.

– На самом деле Ника, думаю, многое подмечает, но предпочитает закрывать глаза. Все-таки хочется знать, что есть еще шанс…

– Как вы думаете, он не мог?..

– Убить Анну?

– Да, – Софье было сложно произнести это вслух.

– Не знаю. Я уже ничего не знаю. Это тоже странно, когда люди, которые казались тебе хорошо знакомыми, вдруг преподносят сюрприз за сюрпризом, и все больше неприятные.

У лестницы Толик орал на Машку.

Она стояла, прижимаясь к стене, втиснувшись между огромной бронзовой статуей и портиком, и завороженно глядела на Толика.

– Дура! Тупая тварь! – Он же, сделавшись разом длинней и тоньше, нависал над Машкой. И кулаки поднял. Кажется, готов был ударить, а она ждала удара с какой-то рабской покорностью.

– Толик! – Стас выпустил Софьину руку. – Толик, скотина ты этакая… ты чего творишь?

Толик обернулся, уставившись на Стаса выпуклыми, кровью налитыми глазами. Софья невольно попятилась, столько ненависти было в этом взгляде.

– Я скотина? – взвился Толик, надвигаясь уже на Стаса.

Про Машку забыл.

И хорошо, что забыл, потому что сама Машка разревелась. Плакала она беззвучно, крупными, ненатуральными слезами, которые катились по щекам, по шее, заливаясь в воротник.

– Это я скотина?! – взревел Толик, замахиваясь, но Стас от этого замаха отмахнулся с легкостью и сам ударил, как показалось Софье, даже не ударил, просто ткнул. А Толик от тычка этого взял и упал, растянувшись на полу, он пополз, но вскоре замер, руки распластав.

– Что ты…

Софье было страшно и подходить к Толику, и за него. А вдруг Стас его убил?

– Он… он спит, – выдавила Машка, размазывая слезы и остатки макияжа по лицу. – Он… всегда так… побуянит и спит. Вы не подумайте, Толик хороший… добрый… когда трезвый… и когда пьяный, тоже тихий, но иногда…

Толик перевернулся на бок, подтянул ноги к груди и руки сложил, засопел, захрапел, как-то художественно, с пересвистом…

– Рассказывай, – велел Стас, протягивая Машке носовой платок, который та приняла дрожащей рукой. И промокнув один глаз, другой, заговорила быстро, сбивчиво, боясь пропустить важное. Накипело ведь.

Впервые Толик поднял на Машку руку на третьем году брака. К этому времени уже было очевидно, что брак не удался, и пусть Машка родила сына, но ребенок, который, по ее замыслу, должен был брак укрепить, спасти, оказался лишним.

– Чего он орет? – Толик затыкал уши и уходил в спальню, закрывал за собой дверь и там расхаживал, говорил что-то возмущенное… А малыш плакал. У него болел живот. А потом зубы резались. Болел он часто… и внимания требовал. Ребенок как-то занял все Машкино свободное время, оно и к счастью, поскольку, помимо сына, не было в ее жизни больше радости, так, беспросветное существование.