Золотые нашивки

— Лучше… — продолжает Даусон. — Я потерял сына в последнюю войну. Осталась дочь. Мне так хотелось, чтобы Волт продолжил традиции. У нас в семье, начиная от прапрадеда, все мальчики — моряки. Больше не будет моряков Даусонов.

Он печально наклоняет голову. Маяк бесстрастно бросает луч в море.

— В войну он не светил… Я плавал тогда в конвоях…

— Смотрите, как здорово пляшет ваш парень. Прямо артист, — говорит Нардин, желая отвлечь Даусона от мрачных мыслей.

Старик оживляется.

— О, этот? Фильдинг, кажется. Ужасный заводила. Хорошие парни попали на «Тринити» в этом году. Что вы делали во время войны, капитан? — спрашивает Даусон. — Впрочем, вы совсем молодой.

— Когда кончилась война, мне было восемь. Но я хорошо все помню. Отец — военный.

— Остался жив?

— К счастью.

— Мне не хочется больше воевать, — сердито говорит Даусон. — Я тоже чуть было не отправился кормить рыб, здесь, на севере, недалеко от Тронгейма. Немец торпедировал мой пароход. Я плавал больше двух часов, держась за доску. Вытащили меня матросы с американского корвета. А какое было судно! Сердце обливалось кровью, когда я увидел его задранную к небу корму и нос, уходящий в воду. Оно было набито ценнейшим грузом. Какие убытки! Кому это нужно? Вот вы, коммунисты, можете положить конец войнам? Вас много, за вами идут миллионы.

— Положим рано или поздно, — уверенно отвечает Нардин.

— Ну что ж… Хорошо. Народы должны дружить и торговать, а не воевать. Вот основа моих взглядов. Я буду твердить это всегда.

— Нам нечего делить, капитан. Дружить и торговать мы умеем.

А на палубе бурно плещет веселье. Тут никто не думает о войне. Вот уже Хабибулин взял аккордеон. Он играет русскую. Пляшут все, кто во что горазд. Как умеют.

— Ахан, стой! Давайте споем, — кричит Курейко. — «Подмосковные вечера», ребята. Играй!

Хабибулин растягивает меха. Курсанты нестройно начинают петь. Англичане и норвежцы подтягивают. Получается неплохо. Льется знакомая мелодия.

— Приезжай, Толья…

— Ты приезжай к нам, Барт…

Улыбки. Дружеские слова, песня… Хорошо!

ДРАКА

Общество норвежско-советской дружбы устроило для моряков «Ригеля» и «Алтаира» прием. В маленьком зале суетились женщины-распорядительницы. Накрывали столы, приготавливали бутерброды, расставляли бутылки с пивом. Все делали сами. На вечер пришли целыми семьями, с детьми. Торжественную часть открыл председатель общества в Тронгейме, седой сухощавый человек. Он сказал много хорошего о Советском Союзе, о русских моряках и закончил свою речь словами:

— Сегодня у нас в гостях советские друзья. Мы хотим знать больше друг о друге и надеемся видеть землю без войны и оружия. В этом смысл наших встреч. Надеюсь, что никому не будет скучно…

Потом норвежские парни и девушки танцевали в национальных костюмах. Курсанты не остались в долгу. Они показали настоящее мастерство. Плясали, пели, читали стихи. Маленький оркестр, собранный из музыкантов обоих судов, играл танцы. Некоторые норвежцы знали русский язык, поэтому за столом не прекращалось веселое оживление. Крепкое черное пиво ударяло в головы.

После ужина начались игры. Очень веселые и смешные. Перетягивали канат, надували шары, набрасывали кольца на кегли… Роганову все очень нравилось.

«Какие славные люди. Есть у нас настоящие друзья», — думал он, поглядывая на Батенина, пытавшегося объяснить что-то золотоволосой норвежке. Оба весело хохотали. К Димке подсел молодой рабочий с судостроительного завода, Кнут Иенсен. Он неплохо говорил по-английски, знал несколько русских слов и очень этим гордился. Иенсен был слегка навеселе, все время подливал Роганову пива.

— Слушай, а сколько у вас зарабатывает рабочий, вот такой, как я? Судосборщик.

Его интересовали разные вопросы. Кнут, не дожидаясь ответов, задавал их десятки. Роганов еле успевал отвечать ему, с трудом подбирая английские слова.

— Ты хорошо говоришь по-английски, — сказал Димка, когда Иенсен наконец прервал поток своих вопросов и принялся с аппетитом уплетать бутерброды.

— Надо. У нас маленькая страна. Больше платят, если мы знаем какой-нибудь иностранный язык. Скоро я поступлю на курсы русского. Приезжай через два года, тогда поговорим. Знаешь, ты хороший парень. Пойдем, я хочу тебя угостить.

Иенсен потащил Димку в соседнюю, сейчас пустую библиотеку. Там он вынул из кармана плоскую бутылочку с алюминиевым колпачком-стаканчиком.

— Давай скорее. Крепкие напитки у нас здесь запрещены, — шепнул он, подавая Димке стаканчик с бренди.

— Да я не пью, Кнут, — отмахнулся Роганов. — Я и так, кажется, уже… Пиво очень крепкое…

— Ну что ты? — огорчился норвежец. — Выпьем за дружбу. Не обижай меня. Ты мне нравишься. Вот, возьми на память.

Иенсен выдернул из лацкана своего пиджака маленький норвежский флажок-булавку.

— Спасибо. А пить я не хочу. Поверь, я не пью.

— Не верю. Выпей хоть маленький стаканчик. Не обижай меня, — настойчиво повторил норвежец. — За дружбу.

Димка с неохотой глотнул обжигающий напиток и закашлялся.

— Экий ты, право. А еще моряк, — засмеялся Иенсен. — Смотри.

Он приложил бутылку к губам, сделал два больших глотка.

— Так надо. Ну, еще?

— Нет, спасибо.