Золотые ворота. Черное солнце

— Что же тут странного? Война понемногу раскрывает глаза и немцам. Есть ведь и трудящиеся…

— Довольно! Не смей больше называть их трудящимися! — ударил кулаком по столу Петрович. — У тех, кто проливает невинную кровь, есть одно имя — разбойники. А трудящиеся… — Он провел по лицу дрожащей рукой, как будто хотел разогнать темноту перед глазами, и, помолчав, добавил: — Прости, что я так… Но трудно об этом говорить спокойно. Хотя ты, конечно, прав: под ударами Красной Армии многие немцы отрезвляются. Наверное, не стоит отталкивать Ольроге. Но и спешить не надо.

— Я тоже так думал. Если он в самом деле антифашист, то пусть докажет на деле.

Да, Ольроге мог бы оказать нашему командованию неоценимую услугу. Через Киев проходит основная транспортная артерия…

— Но как проверить, что он не провокатор?

— Ну, уж пусть сам подумает, как заслужить доверие. У него есть возможность доказать, что он наш друг. А параллельные проверки его сообщений абсолютно необходимы.

Вскоре заместитель ушел, а Петровича опять обступили заботы. Уже давно подполье не имело регулярной связи с Большой землей. Это была самая насущная, самая жгучая и трудная проблема. Радиошифры погибли еще осенью вместе с радистами, а посланные за линию фронта связисты не давали о себе знать. И ждать дальше было уже нельзя. С каждым днем собиралось и разрасталось на селе возрожденное подполье, и все настоятельнее назревала необходимость тесных сношений с Центральным Комитетом партии. «Видимо, придется снова посылать наших людей за линию фронта. Это единственная надежда наладить связь. Только кого послать?.. Разве Студентку? А что, если и впрямь послать Студентку?»

Эту девушку он никогда не видел, но беспокоился о ней, как о родной дочери. Сколько бед она отвратила, скольких людей спасла! Многими своими успехами подпольщики были обязаны именно ей… «Она должна пробраться через линию фронта. Если уж такую лису, как Ритце, сумела перехитрить, то нижних чинов и подавно обойдет. Дадим ей попутчика, документы… Только как раздобыть настоящие документы? Взятка тут не поможет: на Левобережье, в зону боевых действий, пропуска выдают лишь в редких случаях…»

Склонившись на край стола, Петрович долго сидел без движения. Когда же появилась связная, он сказал:

— Передай Ковтуну, пусть он устроит мне встречу с «Искателем». Завтра же!

VI

— Получайте, Олесь, ваш документик. Скажу по совести, с ним можно отправляться хоть на край света. Надежный мандат! Знаете, у меня был разговор с паном Губером касательно вашей поездки. Он высокого о вас мнения и охотно согласился поставить свою подпись. Вот поглядите-ка.

Олесь взял протянутый Шнипенко плотный квадратный листок. Первое, что бросилось в глаза, — гриф. Под черным орлом с широко распростертыми крылами на немецком и украинском языках было написано, что отдел пропаганды киевского штадткомиссариата и редакция газеты «Новое украинское слово» поручают господину Химчуку сбор материалов о налаживании сотрудничества между освободителями и местным населением. И, главное, всем гражданским и военным властям в пределах генералкомиссариата предписывалось всячески содействовать господину Химчуку, а в случае крайней необходимости и обеспечить его охрану. Под машинописным текстом извивались подписи, скрепленные двумя печатями. В лицо Олесю дохнула теплая волна: он и думать не смел получить такую охранную грамоту. Теперь все дороги Киевщины и Полтавщины[25] открыты перед владельцем такой охранной грамоты. Одно лишь его беспокоило: почему вдруг Шнипенко стал проявлять столь трогательную заботу о его поездке? Даже с Губером разговаривал…

— Так как вам нравится документик?

— Просто не знаю, как вас и благодарить. Я только удивлен…

— Моею подписью?

Олесь покосился на подпись редактора и в самом деле удивился. С какого это времени Шнипенко стал писать свою фамилию через два «п»?

— Не удивляйтесь, все правильно. Кстати, я вам еще не говорил о том, что мне удалось докопаться до корней своего родословного древа? Нет?.. Как это выскочило из головы? А давно собирался. Видите ли, мои предки были выходцами из немецких земель. И настоящая их фамилия Шнеппе, а не Шнипенко. Это потом она украинизировалась. Вот я и решил хотя бы частично исправить историческую ошибку.

— Значит вы — фольксдойче? — Олесь почти не скрывал издевки.

— По паспорту, к сожалению, я украинец.

— Но ведь паспорт легко обменять.

— Обменять?.. Хм, неплохая идея. И как я сам до этого не додумался? Действительно, почему бы и не обменять? Хотя для редактора газеты в Киеве…

Приложив указательный палец ко рту, профессор некоторое время сидел в задумчивости, потом вскочил:

— Послушайте, Олесь, вы не могли бы мне помочь?

— Если это в моих силах.

— Конечно, в ваших силах. Я просил бы… Мне бы хотелось… Вот если бы вы спросили вашего отца, имею ли я шансы выхлопотать себе право на возвращение в лоно бывшей отчизны. Вы ведь знаете, душой я стопроцентный ариец…

«Наконец-то! Теперь ясно, ради чего ты так старался с документами. Хочешь пролезть в фольксдойче! Только уж пусть тебя черти туда пропихивают, а не я!»