Золотые ворота. Черное солнце

Рехер остановился. Под его удивленным и внимательным взглядом Олесь неожиданно стал краснеть. И, видимо, это его спасло.

— Ну и выдумщик ты! — вдруг разразился смехом отец. — Шнипенко, корпункты… Зачем так издалека? Мы ведь взрослые люди, сразу бы сказал, что хочешь с фрейлейн прокатиться. Она красива?

Отлегло от сердца: отец, кажется, ничего не заподозрил.

— Для меня красива.

— Ну, это главное. А вот время ты выбрал не совсем удобное для подобного путешествия. По тамошним дорогам нет ни одной приличной гостиницы. Да что-нибудь придумаем. Собирайся, я сообщу, когда отправимся.

Позвонил он Олесю в конце следующего дня:

— К поездке готов? Уже? Вот и хорошо. Предупреди свою красавицу: завтра на рассвете выезжаете.

— А ты? — вырвалось у Олеся.

— Поедете без меня. Я вынужден задержаться в Киеве. — По тону Олесь понял: у отца какие-то неприятности. Но не спрашивать же об этом по телефону. — Шофер подъедет ровно в семь. Он в курсе дела. Все документы будут у него. Вообще положитесь во всем на шофера.

— У тебя что-нибудь серьезное?

— Да! — И в трубке тягостное молчание. — В Киеве объявляется траур. Вчера смерть вырвала из наших рядов фельдмаршала фон Рейхенау…

Разговор кончился, но Олесь все еще стоял с трубкой в руке. Опустошенный, без малейшей надежды. Было ясно, что пропуска на Левобережье для той подпольщицы ему не достать. А без пропуска даже мандат с подписью Губера ничего не стоит.

Машинально сложил бумаги, валявшиеся на столе, запер в сейфе. Прихватил, как всегда, копии секретных распоряжений, которые переводил для редактора, поспешил домой. Собственно, спешить было ни к чему. Просто он не мог усидеть в мрачной редакционной конуре наедине с тревожными думами.

…У ворот дома его встретила Оксана. Увидела в окно и выбежала встречать. Нарядная, торжественная.

— Так я и знала, что сегодня пораньше вернешься, — и, взяв Олеся под руку, повела в гостиную, где их ждал уже накрытый стол. — Хотела из института забежать в редакцию, но передумала…

Только теперь он вспомнил, что сегодня в мединституте начались занятия. Вспомнил и полез в карман. Пусто! Новая авторучка, приготовленная в подарок Оксане в честь первой лекции, осталась в редакционном сейфе.

— Ну, рассказывай, чему же вас сегодня учили.

— Лекций не было. Просто нас собрали и сообщили об учебных планах. Потом какой-то чин из управы ораторствовал, Агитировал ехать на работу в Германию. Кто, мол, поработает там два года, тот получит право учиться в немецком университете.

— И нашлись желающие?

— Что ты? После тех листовок про немецкую каторгу?.. Дураков нет. Говорят, что скоро силой будут туда гнать. Все дороги из Киева уже перекрыты.

— Перекрыты?! Откуда ты знаешь?

— В нашей группе две девушки из-под Борисполя, они говорили.

«Значит, без документов Петровичу не удастся вывести из Киева ту девушку, — опустив голову, размышлял Олесь. — Как быть? Не станет же Петрович ждать, пока подвернется случай раздобыть пропуск. Как же быть?.. Разве попытаться провезти ее с собой? Документы на двоих, а отец остается… Никому из дорожных патрулей не придет в голову, что в машине розенберговского рейхсамтслейтера — подпольщица. Немедленно надо известить Петровича… Я смог бы довезти ее до самой Полтавы. Документы ведь на двоих!»

Бросился в кабинет. Написал Петровичу записку — и во двор.

— Что случилось? Куда ты? — бросилась за ним Оксана.

— Скоро вернусь.

Но вернулся не скоро, усталый, мрачный. Теперь уже все зависело от того, успеет ли Петрович получить записку до рассвета…

Оксана ничего не знала о его делах и стала расспрашивать.

— Еду завтра в Полтаву, — вот и все, что она услыхала в ответ.

Легли спать. Но Олесю не спалось. Успеет ли Петрович получить записку? Если бы знать, где его найти, на крыльях бы полетел…

— Олесь, а эта поездка очень нужна?.. Отложить ее нельзя?

— Нельзя, Оксана.

— Не хочется мне, чтобы ты ехал. Что-то на душе неспокойно… Может, все-таки не поедешь?

«Эх, если бы я мог обо всем тебе рассказать!»

— Не беспокойся, Оксанка. Что может случиться? Через два дня я вернусь. Ты только не волнуйся, — и вышел во двор.

Олесь любил ночи. Бывало, выйдет в сад и бродит среди расцветших яблонь, прислушиваясь к шепоту весеннего ветра. Или станет на лыжи и пустится на залитые лунным светом поля за Батыевой горой. Но за последнее время и киевские ночи стали ему ненавистны: слепой, безмолвный город нагонял гнетущую тоску. Олесю хотелось броситься стремглав отсюда и бежать, бежать без оглядки… Только куда убежишь от тяжелых дум?

Взял в сенях ведро, принес воды и пошел по узенькой тропинке через сад к усадьбе Ковтуна. Микола был единственным, кто не отвернулся от Олеся, не корил его немецким пайком. На стук Ковтун-младший отозвался не скоро. Пока открылась дверь, ведро примерзло к земле.

— Наверное, уже спал? А я вот воды принес.

— Спасибо, заходи.

«Как он тут в такой холодине?» — ужаснулся Олесь, войдя в хату, Предложил растопить печь. Но хозяин отказался:

— Сегодня не надо: до утра как-нибудь перебьюсь.

— А утром я уезжаю.