Золотые ворота. Черное солнце

Девчата замолчали. Да и что могли они возразить, если старик говорил правду. Свободный от рытья земли человек очень нужен был в бригаде. Дни стояли жаркие и сухие, тринадцатилетний водонос Миколка, присланный из ближайшего колхоза, не успевал снабжать водой землекопов. Людей мучила жажда, а еще больше голод по фронтовым новостям. Потому и приходилось то и дело отрывать кого-нибудь от работы, чтобы послать к колодцу или в штаб за газетами.

— Ну что же, Адам Викентьевич, беритесь тогда за дело, — примирительным тоном сказала Явдоха. — Вон ведро, идите к колодцу по воду. Завтрак не за горами, а мы еще и глаз не промывали.

Не успел Шепшинский добраться до колодца, как на участке появилась пожилая крестьянка в белом полотняном фартуке, что приносила раньше косу. Поздоровавшись, сняла со спины узелок, разостлала возле груши дерюжку и стала раскладывать на ней только что вынутые из печи пироги, вареную картошку, огурцы, лук. Еще во время первой встречи надумала старушка готовить окопникам завтраки. Но могла ли она одна накормить столько ртов! Потому и пошла по дворам односельчан:

— Дело это, бабы, народное. Видели, какой ров собираются городские вырыть? Не ров — настоящая пропасть. Фашист непременно в ней ноги себе сломает. Вот и надо землекопам харчами помочь. Да и велико ли дело: сварить и по дороге на работу отнести? Может, и нашим детям чужие матери обед сварят…

— Святую правду говоришь, Мотря, — соглашались, кивали головами молодицы. — Будем готовить. Пусть лучше своим достанется, чем Гитлеру отдавать!

Словно сговорившись, женщины окрестных сел тоже решили снабжать киевлян харчами. Каждое утро, еще до восхода солнца, из Виты-Почтовой, Крюковщины, Белгородки, Чабанов, Янковичей, Круглика к линии обороны тянулись с узелками крестьянки, чтобы накормить землекопов. И пусть они не были грозой для врага, пусть в ряду победителей не называют имен тех простых колхозниц, но знайте, грядущие поколения: безымянные труженицы, которые носили окопникам еду, перевязывали раненых, поили усталых бойцов и показывали глухие тропы окруженцам, тоже ковали нашу общую великую победу!

Не прошло с начала завтрака и получаса, как бригада пелюшенковцев снова вгрызалась в землю. И снова стонала земля под ударами кирок, снова кровавыми волдырями покрывались ладони. Метр за метром вырастал глубокий ров на подступах к Киеву, и ни жажда, ни усталость не могли остановить это пусть и медленное, но непрестанное продвижение землекопов. Даже Ландык, который с детства боялся лопаты, как черт ладана, не отставал от других. Поэтому бригада с первого дня держала первенство в соревновании по центральному сектору, и не сегодня завтра ей должны были вручить переходящее знамя…

Солнце приближалось к зениту, когда наблюдатель за воздухом заколотил в рельс: тревога! Вражеские самолеты! Точно вспугнутые птицы, бросились окопницы врассыпную. В высоком жите замелькали тугие косы, голые икры, загоревшие спины. Люди искали укрытия. Одни пелюшенковцы не разбегались по полю. Повтыкали деловито лопаты в землю, будто собирались идти на обед, и плашмя улеглись на дне рва. Не лег лишь Химчук. Завидев в небе «мессеров», он следил за их приближением. И если бы в ту минуту кто-нибудь пригляделся к нему, то заметил бы, как лицо его покрывается обильным потом, как подламываются ноги, как беззвучно шепчут губы.

— А Кушниренко ведь не дрогнул… Кушниренко выстоял!..

Стремительно приближались вражеские самолеты. Вот затрещал сухо пулемет, точно кто-то раздирал на мелкие куски брезент. А Химчук продолжал стоять. Вот распластанная тень бомбардировщика мелькнула на участке соседней бригады. Вот самолет словно застыл на какую-то долю секунды над его головой. И тут Олесю показалось, что он узнал в кабине хохочущего фашиста. Неужели и сегодня явился тот самый гад, который с ухмылкой расстрелял мать Сергейки? Наверное, для него эти налеты были веселой прогулкой, наверное, ему доставляло наслаждение видеть смерть безоружных тружеников, наверное, он был доволен тем, что его боятся, что перед ним падают…

— Врешь, не склоню головы! — вырвалось у Олеся, и он изо всех сил ударил в землю киркой. Другой раз, третий…

Оксана подняла голову и ахнула:

— Ложись, сумасшедший! Они новый разворот делают!..

Но Олесь не услышал ее отчаянного крика. Какое-то время она смотрела то на хлопца, то на немецкие самолеты, описывавшие в небе полукруг, а затем поднялась на ноги и стала рядом с Олесем. И уже не одна, а две пары рук долбили кирками глинистую землю.

Пелюшенковцы подняли головы. Уж не свихнулась ли эта парочка, что игнорирует вражеские пули? Но вскоре женщины одна за другой стали присоединяться к Олесю и Оксане. А через некоторое время уже вся бригада, несмотря на рев самолетов и пулеметный треск, продолжала свое трудовое наступление.