Золотые ворота. Черное солнце

— Ну, как, перекусили немножко? — обратился он через некоторое время к насупленным хлопцам. — А теперь миритесь, леший бы вас побрал! Ссориться — дело нехитрое, а вот суметь дружбу сохранить… Недаром же говорится: одно полено и в печи гаснет, а два и в поле горят.

III

Уже давно январская ночь опустилась над Киевом, уже давно в университетских коридорах утих многоголосый клекот, а возле триста тринадцатой аудитории все еще было людно. По неписаным студенческим законам вторая группа филологов дружно болела за тех, кто представал пред суровые очи экзаменаторов. Третьекурсники толпились у запотевших окон, в который уже раз просматривали зачитанные до дыр Химчуковы конспекты. Когда дверь аудитории раскрывалась, все бросались к вышедшему оттуда «мученику», обступали его тесным кольцом, а он, вялый, раскрасневшийся и счастливый, молча поднимал ладонь с растопыренными тремя или четырьмя пальцами. Все облегченно вздыхали: пронесло!

После этого начинался настоящий допрос: «Номер билета? Какие вопросы? Сколько было добавочных? Что отвечал?..» И бедняга, утирая вспотевший лоб, должен был обо всем добросовестно доложить товарищам. Его порой поправляли, давали дельные, хотя и запоздалые советы, критиковали за путаные ответы, как будто это и впрямь могло иметь теперь какое-то значение. Лишь после такого двойного экзамена группа отпускала счастливца на все четыре стороны.

Первыми, как правило, шли отчитываться о своих знаниях отличники. Они были чем-то вроде разведчиков или зондировщиков настроения и бдительности экзаменатора, его манеры проверки знаний. Их наблюдения сразу же становились известными всей группе, и каждый делал для себя необходимые выводы. Такой порядок стал уже традиционным во второй группе, и, возможно, именно благодаря ему никто из студентов за все годы учебы не получил неудовлетворительной отметки.

Но на сей раз добрая традиция была нежданно-негаданно нарушена. Началось с того, что утром почему-то не явился в университет Олесь Химчук, а у Галины Кондратенко, согласившейся сдавать экзамен первой, во время обдумывания билета вдруг начался сердечный приступ, и пришлось вызывать скорую помощь. Но больше всего настроение студентам испортило то, что вместо кроткой и доброй Марии Даниловны, накануне заболевшей, экзамен по фольклору принимал профессор Шнипенко.

Специализировался Шнипенко по истории Украины эпохи феодализма, но одновременно был признанным знатоком украинской литературы, искусства, этнографии и фольклора. Среди студентов университета он пользовался «железным» авторитетом: на его лекциях всегда можно было видеть рядом с историками и филологами физиков, биологов, юристов. Богатый жизненный опыт, несмотря на сравнительно молодой возраст, огромная эрудиция во многих отраслях знаний и незаурядные ораторские способности делали его лекции-концерты настолько интересными и популярными, что они нередко заканчивались дружными аплодисментами слушателей. Однако старшекурсники почему-то недолюбливали Шнипенко и между собой язвительно прозывали его Феодалом. Поговаривали, что он очень злопамятен и мстителен, коварен и двулик. Но, ко всеобщему удивлению, профессор в этот день никому из филологов не влепил двойку, хотя на пятерку тоже пока не расщедрился. Но с этим легко смирились.

…Последним должен был сдавать экзамен Олесь Химчук, которого посланцы группы только к вечеру разыскали в академической библиотеке и почти силой притащили в университет. Когда он вошел в триста тринадцатую аудиторию, студенты стали расходиться по домам: за Химчука в группе никогда не болели — этот сдаст! Те же, что остались, сбились в конце коридора и стали обсуждать, как лучше отметить успешное начало экзаменационной сессии. Девушки предлагали поехать в Соломенское общежитие на танцы, ребята настаивали на том, чтобы устроить в складчину «тайную вечерю». Лишь Андрей Ливинский не принимал участия в этой дискуссии. Повертевшись между однокурсниками, с недобрым предчувствием поспешил к экзаменаторской. Он знал, хорошо знал, что Олесь и не заглядывал в конспекты, которые подарил неделю назад общежитийцам.

Осторожно приоткрыв массивную дубовую дверь, Андрей заглянул в щель и увидел раскрасневшегося Олеся за кафедрой, пылко доказывавшего что-то профессору. А тот, низко опустив крупную с длинными седыми волосами голову, неподвижно сидел за партой и, казалось, бесцеремонно дремал. Но вот он резко откинулся назад, легко встал и, заложив руки за спину, принялся энергично ходить между партами. Промерив туда-сюда аудиторию, остановился напротив Олеся, зачем-то снял очки. «Нервничает. Теперь Олесю конец. Двойка! И зачем было ему вступать с Феодалом в дискуссию?..» Но каково же было удивление Андрея, когда он услышал раскатистый профессорский бас:

— Что же, уважаемый, придется мне сложить оружие. Да, да, ваша взяла! Правда, не со всеми предложенными вами положениями я могу полностью согласиться, но суть, ясное дело, не в этом. Главное — у вас своя собственная и притом весьма неординарная точка зрения на такие архизапутанные вещи…