Золотые врата. Трилогия (СИ)

Корсаков почувствовал себя на врачебном обследовании. Пальцы у нее были сухие и холодные. Анюта отставила свою чашку и присоединилась к осмотру.

– Значит, ночью у вас были проблемы, Игорь Алексеевич? – ядовито спросила она. – И как же звали вашу проблему, позвольте узнать?

– Анечка, радость моя, ты не поверишь…

– Конечно, не поверю! Стоит мне только за порог…

– Анна, держи себя в руках.

– А ты помолчи, бабуля. Это наши дела. Значит, трах со мной вас уже не устраивает? Значит…

– Все меня устраивает, – попытался объясниться Корсаков. – Ты можешь спокойно меня выслушать?

– Представляю, какую ты нашел себе шалашовку среди своих друзей. Она что, натурщица?

– Какая натурщица, ты можешь меня выслушать?

– …и дает всем направо и налево? А как насчет минета?

– Дура ты, Анька…

– Замолчите немедленно! – воскликнула Лада Алексеевна и пристукнула ладонью по столу. – Сейчас же замолчите!

Корсаков сделался красным, как рак. Анюта плюхнулась на стул и отвернулась к окну. В глазах у нее стояли слезы, она моргала часто‑часто, как ребенок, из последних сил сдерживающийся, чтобы не заплакать.

– Я знаю эту женщину, – сказала Белозерская. – Вернее, знала шестьдесят лет назад. Тогда ее звали Мария Санджиева…

– Чурка, да еще и старуха! У нее все мхом заросло…

– Радость моя, что ты плетешь?

– Молчать!!! – Лада Алексеевна стукнула ладонью по столу. Видно было, что она рассердилась всерьез. Глаза ее сузились, ноздри тонкого носа трепетали.

Корсакову показалось, что полумрак в комнате сгустился. Тлеющая в курительнице трава пыхнула клубом дыма, затрепетали цветы в хрустальной вазе.

– Хочешь, чтобы я лишила тебя голоса, как ту девчонку из сказки? – спросила Лада Алексеевна. Голос ее стал резким и скрипучим.

– Нет, – сквозь сдерживаемые слезы сказала Анюта и шмыгнула носом.

– Тогда сиди и слушай, – успокаиваясь, Лада Алексеевна помешала в курительнице стеклянной палочкой, вздохнула: – Что за морока с детьми?… Игорь, принесите, пожалуйста, картину.

Корсаков принес из коридора картину, поставил на стул и развернул к свету. Лада Алексеевна отставила чашку, откинулась на спинку стула и задумчиво стала ее разглядывать.

– Вы, наверное подумали, что старушка лишилась последних остатков ума, когда Анна привезла ее. Так?

– Ну… – Корсаков помялся, – как вам сказать…

– Понятно. Я предполагала, что вы как художник поймете, что под акварелью спрятано другое полотно. Эту картину, как я вам уже говорила, привез из Германии мой дед Николай Петрович Белозерский в одна тысяча восемьсот девяностом году. Он погиб в русско‑японскую войну во время прорыва отряда крейсеров Порт‑артурской эскадры во Владивосток. Ребенком я частенько разглядывала эту картину, представляла себя то черноглазой воительницей, то послом мира, который остановит войну. После революции отец попросил знакомого художника закрыть картину так, чтобы впоследствии можно было ее восстановить.

– Художник был неважный, прямо скажем, – уточнил Корсаков, поморщившись при воспоминании о резвящихся в пруду павлинах.

– Он был вполне профессиональным художником и изобразил на полотне эту чушь, чтобы большевики не польстились на картину. Я частенько потом старалась разглядеть под утками горы, воинов, женщину на камне. Иной раз мне это удавалось. Чем страшнее становилось жить в России, тем сильнее мне хотелось оказаться по ту сторону холста. Я не знала, что мое желание исполнится. Только не совсем так, как я это представляла. В конце концов я понемногу забыла, что именно изображено на картнине и дставляла себе все по‑другому. Синее ласковое море, красивые люди…

Лада Алексеевна замолчала, подлила травяного настоя в чашки. Корсакову казалось, что от запаха тлеющей травы, а может, от необычного вкуса чая у него кружится голова. Он украдкой скосил глаза на Анюту. Девушка сидела, подавшись вперед, и, обхватив ладонями чашку, прихлебывала из нее настой мелкими глотками. Глаза у нее покраснели, но слез в них уже не было.

– Имя художника вам известно? – спросил Корсаков, прерывая затянувшееся молчание.

– К сожалению, нет, – Лада Алексеевна покачала головой. – Отец называл его имя, но я была слишком мала, чтобы интересоваться такими подробностями.

– А что послужило основой сюжета?

– Как бы вам объяснить… – Лада Алексеевна сложила пальцы домиком и поднесла их к губам. – Немецкий художник писал то, что ему было заказано. Сюжет основан на легенде, бытовавшей среди народа Атлантиды. Впрочем, я не уверена, что цивилизацию, исчезнувшую несколько тысячелетий назад, следует так именовать. Не делайте большие глаза, Игорь, мифическая Атлантида – реальность. И легенда ожила не без моей помощи. И битва, изображенная здесь, – кульминация лишь одной из войн, прокатившихся по потерянной стране.

– А какое отношение это имеет к Марии… как ее там? И к засосу на его…

Белозерская сделала знак рукой, словно задергивала занавеску, и Анюта умолкла на полуслове. Она вытаращила глаза, торопливо отставила чашку и схватилась за горло.